Терезе Кабаррюс, получившей развод у бывшего мужа, маркиза де Фонтене (чем была обязана декрету Законодательного собрания, позволявшего, даже поощрявшего распад семей эмигрантов, которые отказывались вернуться во Францию), в 1794 году исполнилось двадцать три. Эта женщина, возможно, была в зените своей красоты, и под ее чары подпадало немало мужчин. Историки пытались понять, в чем заключалась ее сила, но, очевидно, не красота бросала мужчин на колени. Вряд ли стоило искать в маленьком овальном лице, остром подбородке и полных, чувственных губах следы той прелести, которая, как нас уверяли, превосходила красоту других женщин ее времени. Но и в темных бархатных глазах тщетно было искать выражение живости ума и одухотворенности, которое могло покорить Тальена ее воле и даже выманило Робеспьера из раковины аскетизма. Оба пали добровольными жертвами ее чар.
Но кто окажется настолько смелым, чтобы анализировать очарование — это скрытое качество, признанное всеми, но имеющееся у немногих? Тереза Кабаррюс, должно быть, обладала им в огромной степени, а кроме того, отличалась полным равнодушием к чувствам своих жертв, что оставляло ее разум свободным и позволяло добиваться собственных целей, пока мужчины блуждали в лабиринте ревности и страсти, отбросив приличия, порядочность и отдаваясь кипевшей в крови жажде самоуничижения.
В этот момент, в окружении скудной обстановки своей скромной квартирки, она казалась рассерженной богиней. Ее фигура, вне всякого сомнения, могла считаться идеальной, великолепные пропорции были подчеркнуты покроем модного платья — шедевра простоты. Оставалось жалеть лишь о том, что ткань прятала прекрасно вылепленный бюст, хотя и оставляла нескромно открытым округлое бедро в облегающем нижнем белье телесного цвета. Иссиня-черные волосы были уложены по новой моде, скопированной с древних греков, и скреплены дорогой повязкой. Маленькие голые ножки были обуты в атласные сандалии. Ее можно было бы назвать воистину прелестной, если бы не выражение надменного недовольства, смешанного со страхом и портившего гармонию ее изящных, немного детских черт.
Пепита скоро вернулась.
— Ну? — нетерпеливо осведомилась Тереза.
— Бедный месье Бертран очень болен, — ответила старуха с нескрываемым сочувствием. — У него лихорадка… несчастный малыш! Постель для него — единственное место…
— Он не может оставаться здесь, как тебе прекрасно известно, Пепита, — сухо парировала надменная красавица. — Наши с тобой головы в опасности, причем каждую минуту, в продолжение которой он остается под этой крышей, опасность эта возрастает.
— Но не можешь же ты вышвырнуть больного на улицу посреди ночи?
— Почему нет? — холодно отчеканила Тереза. — Ночь так прекрасна и тепла! Почему нет?
— Потому что он умрет на твоем пороге, — пробормотала старая Пепита.
Тереза безразлично пожала плечами.
— Он умрет, если уберется, а мы — если останется, — медленно выговорила она. — Вели ему уйти, Пепита, пока не пришел гражданин Тальен.
Дрожь прошла по телу старухи.
— Уже поздно, — запротестовала она. — Гражданин Тальен сегодня ночью не явится.
— Явится, и не только он. Тот, другой, — тоже. Ты сама знаешь, Пепита, эти двое договорились встретиться сегодня у меня.
— Но не в этот час!
— После заседания Конвента.
— Уже почти полночь. Они не придут, — упрямо настаивала Пепита.
— Они условились встретиться здесь и обсудить некоторые дела, касающиеся их партии, — так же твердо объяснила гражданка Кабаррюс. — Они обязательно сдержат слово. Поэтому попроси гражданина Монкрифа уйти. Оставаясь здесь, он подвергает опасности свою жизнь.
— В таком случае делай грязную работу сама, — угрюмо пробурчала старуха. — Я не стану участвовать в безжалостном убийстве.
— Ну… если для тебя жизнь гражданина Монкрифа дороже моей… — начала Тереза. Но договорить не успела. Слова замерли на губах.
В дверях показался Бертран Монкриф, по-прежнему нетвердо стоящий на ногах, с блуждающим взором.
— Вы хотите, чтобы я ушел, Тереза, — просто сказал он. — Вы, разумеется, не думаете, что я способен подвергнуть вас опасности? Боже! — добавил он со страстным пылом. — Вы же знаете, я с радостью отдам за вас жизнь!
Тереза пожала плечами.
— Разумеется, Бертран, разумеется, — бросила она с легким нетерпением. — Но умоляю вас не декларировать героизм в этот поздний час и не устраивать трагедий. Вы должны сами видеть, что случится, если кто-то застанет вас здесь, и…