Но оказалось, что ждет ее только Бертран Монкриф, молчаливый, приниженный, с видом верного пса и молящим взглядом огромных глаз.
— Ты заболеешь, мой бедный Бертран, — добродушно сказала Тереза, когда он посторонился, чтобы дать ей пройти, боясь отпора, если осмелится заговорить с ней. — Уверяю, мне не грозит опасность, и твоя постоянная слежка не принесет ничего хорошего ни тебе, ни мне.
— Но я никому не опасен, — взмолился он. — Что-то подсказывает мне, что тебе, Тереза, может угрожать неизвестная опасность, откуда ты менее всего ее ожидаешь.
— Если и так, ты не сможешь ее отвратить, — пожала плечами Тереза.
Он сделал над собой отчаянное усилие сдержать страстные протесты, так и рвавшиеся с языка. Он жаждал защитить любимую от зла и обид и был бы счастлив умереть за нее. Но очевидно, не смел открыть сердце. Все, что ему оставалось, — молча проводить ее до дома на улице Вильедо. Он был благодарен и за малую милость, ни на что не жалуясь и почти счастливый тем, что она терпела его присутствие и что иногда длинные концы ее шарфа, развеваемые ветерком, задевали его щеку.
Жалкий, униженный Бертран! Ради этой женщины он отяготил душу гнуснейшим преступлением, не получив в ответ даже слова благодарности.
Глава 28
Тем временем
Шовелен, который, несмотря на множество недостатков, по-прежнему считался одним из наиболее деятельных членов Комитета общественного спасения, вот уже несколько дней не посещал заседаний. Он был слишком поглощен собственными интригами, чтобы думать о коллегах. Разработанный им план был настолько грандиозным, а в случае успеха триумф будет столь оглушительным, что он имел полное право пока что держаться в стороне. Те, кто сейчас склонен презирать его, станут самыми почтительными из его приспешников.
Ему уже было известно, что в это время политическая атмосфера в клубах и комитетах была поистине грозовой. Каждый ощущал приближение некоей катастрофы, присутствие смерти, маячившей у каждого за спиной и поджидавшей на каждом углу улицы.
Робеспьер, тиран и деспот, чье слово способно двигать горами, оставался молчаливым и непроницаемым и не посещал ни одного собрания. Исключение делалось только для Конвента, но он появлялся там ненадолго и сидел угрюмый и поглощенный собой. Все знали, что этот человек, диктатор во всем, планирует титаническую атаку на врагов. Его замаскированные угрозы, брошенные во время редких появлений на ораторской трибуне, летели в адрес даже самых известных, самых выдающихся представителей народа. Каждый стоял на пути у него, готового захватить верховную власть. Его ближайшее окружение — Кутон, Сен-Жюст и другие, — открыто обвиняемое в подготовке места диктатора для своего предводителя, почти не пыталось это отрицать. Тальен и его друзья, предчувствовавшие, какую судьбу готовит им тиран, слонялись подобно унылым призракам, не смея возвысить голос в Конвенте из страха, что первое же слово опустит меч гнева на их головы.
Комитет общественного спасения, ныне переименованный в Революционный комитет, стремился проявлениями жестокости и бесчеловечности войти в милость к потенциальному диктатору и выглядеть в глазах людей единственным чистым и неподкупным, справедливым в правосудии и неутомимым во всем, что касается безопасности Республики. Таким образом, гнусные преследования и казни продолжались как со стороны комитета, так и со стороны Робеспьера и его сообщников. Ни одна сторона не собиралась сдаваться из страха быть обвиненной в бездеятельности и попустительстве.
Шовелен по большей части держался особняком, как бы в стороне, считая, что в его руках находятся судьбы обеих партий. Единственное, что его занимало, была мысль об Алом Первоцвете и его скорой поимке. Если все пройдет, как он задумал, можно поделиться триумфом с любой партией: либо с Робеспьером и его сворой мясников, либо с Тальеном и «умеренными».
Он чувствовал себя таинственным и невидимым «богом из машины», который, когда это послужит его целям, явится в полной славе человека, сумевшего выследить и привести на гильотину самого опасного врага революционного правительства. И это деяние принесет ему любовь и поклонение всего французского народа. Он, Шовелен, презираемый, отверженный, чье имя стало синонимом Неудачи, одним словом сметет тех, кто издевался над ним, сбросит врагов с пьедестала и сам назовет правителя Франции. И все это в течение последующих четырех дней!
Из которых прошло уже два.
Эти дни в середине июля были необычайно жаркими. Казалось, сама природа соединилась с людскими страстями и рука об руку с местью, жаждой власти и жестокостью насытила жаркий душный воздух предчувствием надвигавшейся грозы.