Шовелен что-то говорит, но она не слышит. В ушах стоит звон от воплей, но она не понимает, что именно кричат мужчины, ибо все еще молится, чтобы Господь даровал ей отвагу.
Шовелен замолчал. Должно быть, это конец! Слава Богу, у нее хватило храбрости молчать и не дрогнуть.
Теперь она закрывает глаза, потому что вокруг повсюду разлит красный туман, и она чувствует, что может упасть прямо в этот туман…
Глаза Маргариты по-прежнему закрыты, но она обрела способность слышать. Снизу доносятся крики, которые с каждой секундой становятся громче. Крики и топот десятков ног, прерываемые свистящим и лающим астматическим кашлем. Потом — чей-то голос, резкий и повелительный.
— Граждане солдаты, страна в вас нуждается! Мятежники отринули ее законы! К оружию! Каждый, кто останется здесь — предатель и дезертир!
— Во имя Республики, гражданин Баррас! — властно восклицает Шовелен.
Но другой легко берет верх.
— Вот как, гражданин Шовелен? Вы смеете стоять между мной и долгом? По приказу Конвента каждый солдат должен немедленно явиться в местный комиссариат. Впрочем, может быть, вы на стороне мятежников?
Маргарита наконец открывает глаза. В широко распахнутую дверь она видит фигуру Шовелена с лицом, искаженным яростью, которой он не смеет дать волю. Рядом стоит Рато, повязанный вместо пояса трехцветным шарфом. Круглое лицо совершенно побагровело, а в правой руке он сжимает тяжелую дубинку, явно собираясь ударить противника. Эти двое, похоже, сцепились не на жизнь, а на смерть. Тут же толпятся солдаты, в дальнее окно по-прежнему вливается красноватый свет.
— Итак, граждане солдаты… — продолжает Баррас, невежливо поворачиваясь спиной к Шовелену, который, побелев как полотно, бросает последнее зловещее предостережение:
— Предупреждаю, гражданин Баррас, что, уводя этих людей с поста, вы становитесь пособником врага нашей страны и должны будете ответить за это преступление.
Он так убедителен, так тверд и исполнен столь сокрушительной злобы, что Баррас на мгновение колеблется.
— Хорошо, — восклицает он, — я уступлю вам, гражданин Шовелен. Оставлю здесь пару человек до заката. Но потом…
Секунду-другую все молчат. Тонкие губы Шовелена плотно сжаты. Но тут Баррас пожимает плечами и добавляет:
— Я пренебрегаю долгом, идя на это, и ответственность падает на вас, гражданин Шовелен. Вперед, молодцы!
И, не удостоив взглядом своего расстроенного коллегу, идет вниз, сопровождаемый капитаном Бойе и солдатами. На некоторое время воцаряется суматоха: крики солдат, звон сабель и мушкетов, хлопанье дверьми. Потом все постепенно отдаляется в направлении ворот Сент-Антуан. И вновь повисает тишина.
Шовелен стоит в дверях, спиной к комнате и Маргарите, и конвульсивно сжимает кулаки. Силуэты двух оставшихся солдат все еще видны. Они стоят по стойке смирно с мушкетами в руках. Между ними и Шовеленом маячит высокая нескладная фигура мужчины в лохмотьях, покрытых сажей и угольной пылью. Ноги сунуты в сабо, руки вытянуты по бокам, чуть повыше левого запястья краснеет уродливое клеймо, как у заключенного.
Сейчас его сотрясает приступ кашля. Шовелен коротко велит ему отойти в сторону и смотрит на часы церкви Сен-Луи. Сейчас они пробьют семь.
— Итак, граждане солдаты… — командует Шовелен.
И в ту же секунду летит спиной вперед в комнату, теряет равновесие и падает. Дверь мгновенно захлопывается, отделяя его от солдат. С другой стороны комнаты доносится скрежет. Потом — тишина.
Маргарита, затаив дыхание, не сразу понимает, что жива. Минуту назад она готовилась к смерти, и вот теперь…
Шовелен с трудом встает и с яростным криком бросается к двери. Но по инерции пролетает дальше, чем следовало бы: дверь снова открывается, и он утыкается в грудь возчика угля, чьи длинные руки обхватывают его, поднимают и несут, как охапку соломы, к ближайшему креслу.
— Вот так, дорогой месье Шамбертен, — учтиво говорит возчик. — Давайте устроим вас поудобнее.
Оцепеневшая Маргарита зачарованно наблюдает, как грязные пальцы ловко обматывают веревкой руки и ноги беспомощного врага и заглушают рычание его собственным трехцветным шарфом.
Она едва смеет верить глазам и ушам.
Этот уродливый немытый бродяга в рваных штанах, с огромными мускулистыми ручищами, заклейменный как преступник, это…
— Я должен просить прощения у вашей милости. Сейчас я омерзителен.
Ах, этот голос, дорогой, дорогой веселый голос! Возможно, немного усталый, но… звенящий смехом и одновременно по-детски пристыженный! Маргарите кажется, что это ангелы открыли для нее врата рая! Она ничего не говорит… и едва может двигаться. Все, на что она способна, — протянуть ему руки.