Князь Глинский наощупь, будто во хмелю, дошел до запертой накрепко двери и громко в нее постучал. С той стороны никакого движения не последовало. Он еще раз громко постучал и что есть силы крикнул:
– Есть тут кто?
И снова тихо. Тогда он со всей силы стал долбить ногой в дверь и громко взывать о помощи. Наконец с той стороны отозвались:
– Пошто буянишь?
– Это ты, Агафон? – спросил князь.
– Нет, я не Агафон, – ответил голос.
– Так по нужде мне надо, – взмолился Косьма.
– Нет указу тебя пущать.
– Невмочь мне. Выпусти!
– Пошто скулишь? Никшни!
Князь уже хотел было отступить, но в голове снова пронеслось: «За Малютой уже послали!». И Косьма вновь возопил:
– Животом маюсь, нет мочи! Человек же ты! Не сбегу я!
– Никшни, – все равно неслось с той стороны.
– Ну тады давай во как, – сказал князь, – приведи с собой еще кого, да свяжите мне ноги, дабы не убег. Ну же, ну! Чего молчишь?
– Ладно, – согласился, наконец, стражник, – жди.
8
Князь прислонился к двери и, затаив дыхание, вслушивался в каждый шорох, доносившийся снаружи. Наконец, спустя какое-то время, он явственно различил шаги нескольких человек. В голове снова пронеслось: «За Малютой…» Сейчас главное опередить Малюту, хотя бы на один шаг. Дверь с грохотом отворилась, и Косьма увидел перед собой нескольких дюжих стражников.
– Ты токо не дури, – посоветовал один из них, – мы шутки с тобой, княже, шутить не будем, зашибем до смерти, коли што.
– Не буду, – кротко пообещал Глинский.
Его отвели в нужник, и вскоре пятеро стражников (Косьма успел их сосчитать), окружив князя со всех сторон, уже следовали к темнице. Косьма вел себя спокойно, никакой враждебности не казал. А когда один из стражников распахнул перед ним дверь, мягко сказал:
– Вы, братцы, не поминайте меня лихом, коли обидел кого из вас. Всяко может случиться поутру, может, и не увижу вас больше.
Стражников растрогали слова князя, и они зашептали в ответ, что любят Косьму и зла на него не держат. Но служба есть служба.
– Так-то, так, – смиренно согласился Глинский и сделал шаг в темницу.
– Прощевай, княже, – донеслось сзади.
Но Глинский ничего не ответил. Вместо этого он слегка отставил одну ногу назад в тот самый момент, когда стражник захлопывал дверь. И она с размаху прищемила выставленную Косьмой ногу. Тот взвыл от боли и грязно выругался.
С противоположной стороны послышались участливые голоса, и дверь снова распахнулась. Очевидно, опричники ожидали увидеть лежащего на полу и корчившегося от боли узника, но вместо этого… На них молнией налетел грозный князь и точными ударами принялся сбивать с ног никак не ожидавших такого нападения опричников. Через несколько мгновений четверо из них, так и не успев оказать сопротивление, бездыханными лежали на земле. Пятый успел увернуться и теперь во весь опор уносил ноги.
Глинский за ним не побежал. Теперь ему было не до опричников. Поплевав на ладони, он крепко растер их, а затем подпрыгнул и ухватился за выступающую лагу крыльца. Через несколько мгновений он уже, как кошка, карабкался по стене, пока не исчез за ближайшим выступом. Верткий, упругий, изворотливый, он и на этот раз попытался обмануть судьбу и уйти от грозившей ему опасности. Сознание работало ясно и четко, а натренированное тело беспрекословно подчинялось железной воле князя.
Пока в слободе подняли тревогу да собрали людей для погони, Глинский уже был далеко. По едва видимым тропам убегал он все дальше и дальше, пока густые заросли кустарника и ближайших деревьев не скрыли его навсегда от преследователей.
Между тем, в Александровской слободе началась настоящая паника. Разожгли факелы, подняли всех до единого людей, доложили Государю. Князя искали везде, но от беглеца и след простыл. Стало ясно, что Глинский ушел в лес. Тут же организовали погоню в нескольких направлениях. Стали прочесывать ближайшие заросли, все дальше углубляясь в лес. Но беглеца не было нигде, словно Глинский испарился.
9
В это время князь все дальше углублялся в лес. Он блестяще исполнил то, что задумал еще в темнице. Конечно, его будут искать, поэтому надо скрываться в самой глуши, где конь не пройдет, и пеший его никогда не достанет, благо, леса здесь глухие, медвежьи. Наклонившись к ручью, князь жадно пил холодную, освежающую воду. Сразу стало спокойно на душе. Сердце наконец перестало бешено колотиться. «Все, ушел! – подумал князь. – Теперь надо решить, как быть дальше».
Глинский стащил с ног сапоги и подставил ступни под холодный поток воды. Да, теперь у него один путь, и он знает какой. Все дорожки, ведущие в Александровскую слободку, для себя он напрочь отрезал. Пока жив Иван Грозный, ясно, что князю дорога к счастью заказана. Хотя можно схорониться в Сибири или в каком другом далеком краю дожидаться смерти Государя. А если он переживет самого Косьму, какой прок от затворнической жизни?