В ту тревожную пору Гражданской войны и голодухи Одесса была полна беспризорными. Севастопольский мальчишка быстро сошелся с такими же, как он, бездомными пацанами, добиравшимися к теплому морю из разоренных районов России. Федя хорошо знал портовую жизнь. А его новые друзья, немало поколесив по стране, — вокзальную. Они и надоумили мальчика отправиться на восток по железной дороге, снабдив целым ворохом полезных советов из своего беспризорного опыта.
Будучи в Одессе, Федя в деталях продумывал, как незаметно проберется на пароход и где будет скрываться от экипажа. Сын моряка неплохо знал устройство судов, и чтобы пережить долгий рейс в каком-нибудь грузовом трюме, не попадаясь на глаза экипажу, он приготовил котомку сухарей.
Этот продовольственный запас очень помог ему на первых порах поездных скитаний. А оказались они далеко не комфортными. Он спал на грязном полу под вокзальными лавками, дрог долгими ночами на угольных кучах паровозных тендеров и даже вагонных крышах.
Двенадцатилетний мальчишка бывал бит злыми проводниками, мерз и голодал. Однажды его сильно покусала собака. Но вот что удивительно — ни разу за всю дорогу, полную всяческих лишений, он не захворал. Его кожа, прежде нежная, теперь задубела от холода и жары, пропиталась паровозной копотью, чадом и пылью доброй половины российских дорог.
Не однажды Федя с благодарностью вспоминал одесских пацанов. Их житейские советы помогли ему куда больше, чем уроки и назидания школьных наставников.
За время своего путешествия Федя научился драться, курить и даже воровать. Он перестал быть примерным мальчиком из хорошей семьи и превратился в маленького, но искушенного бродягу. И все для того, чтобы выжить и разыскать отца. Как упрямая форель, которая, обдирая бока, преодолевает течение горной реки, так и Федя Кузовков шаг за шагом, день за днем продвигался к своей цели.
Конечно, рассказ Феди был много колоритнее и изобиловал сногсшибательными подробностями. Но за лихостью рассказа колонисты увидели главное — всю тяжесть судьбы своего ровесника, уже давно, как и они, покинувшего свой дом.
— А как же отец? Ты его нашел? — спросил Борис.
Федя нахмурился:
— Нет, отца я не отыскал.
— Где же он может быть?
— Думаю, в Америке.
— Почему ты так решил?
— А где же ему еще быть? Если не в России, значит, в Америке.
Такая простая логика озадачила, а возможно, и убедила ребят. И они перестали задавать вопросы. Зато стал спрашивать Федя.
— Хотите, — сказал он, хитро прищурив глаз, — скажу вам, кто вы есть и откуда?
— Ты что, цыган?
— Нет, просто гадать умею.
— Ну и откуда же мы?
— С острова Русский.
Борис почесал затылок:
— Верно. А почему знаешь?
— Проще простого, — рассмеялся Федя. — Видел, как вы с юли-юли высаживались.
— Ты что же, следил за нами?
— Угадал. Меня заинтересовал мешок. Вы с ним носились, как черт с торбой.
— И видел, как в магазин заходили? — спросил Петя.
— Стоял рядом, когда ты краски покупал.
— Стоял рядом? — удивился Петя.
— Да, хотел даже остановить тебя. Здесь, на вокзале, ты бы купил их вдвое дешевле.
— Если такой сообразительный, тогда скажи, как продать вот это? — Саша развязал мешок и показал край рулона.
— Хотите деньгами или натурой?
— Как понять — натурой?
— Ну, поменять на что-нибудь.
— Все равно.
— Тогда пойдемте.
— На базар?
— Зачем же. Базар далеко. А тут совсем близко.
Он пошел вперед, а они следом, переглядываясь между собой.
За вокзалом, ближе к берегу, мальчики увидели зеленый брезентовый тент на высоких жердях. Под этим навесом расположился магазин, торговавший чем угодно — от гвоздей до горячих лепешек.
Хозяин магазина, пожилой кореец, положил рулон на прилавок и отмотал немного полотна. Сначала он его пощупал, подергал, испытывая на прочность, а потом даже посмотрел на свет. И видно было, что остался доволен качеством ткани.
— Выбирайте, — указал он широким жестом на свои товары.
Прямо перед Борисом находился фанерный ящик, а в нем — с десяток складных ножей.
— Дайте нам три перочинных ножика. Нет, четыре, — поправился он, взглянув на стоящего рядом Федю Кузовкова.
Саша выбрал шахматы. А Петя спросил:
— Есть у вас мандарины?
— Всегда есть, — не без гордости ответил кореец. — Везли прямо вчера. Япония везли. Корабля. Совсем новая мандарина. Сколько давать?
— Чтобы хватило на двадцать человек.
Кореец отсчитал двадцать ярко-оранжевых плодов и положил на прилавок.
— Ты не понял, — вмешался Кузовков и показал корейцу на ящик, из которого тот выкладывал мандарины. — Весь ящик давай! Сколько там у тебя?
— Двести мандарина? — На лице корейца было написано смятение: стоит ли рулон ткани целого ящика мандарин? Но, видимо, он не прогадывал от такого обмена, потому что, покряхтев, уложил отсчитанные мандарины обратно в ящик и уже весело сказал:
— Бери, давай. Мандарина вкусно, очень хорошо!
И, совсем расщедрившись, добавил к мандариновому ящику кулек конфет да еще каждому из мальчиков вручил по картузу с лаковым козырьком.
— Хорошо? — спросил он, разведя в стороны руки.
— Мы довольны, — ответил за всех Борис.
— Ходи еще, — широко улыбнулся старый кореец. — Моя магазин много товар есть.
Они уже попрощались, как вдруг Федя вернулся и что-то сказал хозяину магазина. Тот укоризненно покачал головой, потрепал мальчика по голове и протянул ему небольшой пакет.
— Ты что у него попросил? — поинтересовался Саша.
— Колоду карт. Новенькие. Мандарины съешь, и останутся одни воспоминания, а карты пригодятся…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
УБЕЖИЩЕ
Колонисты долго уговаривали Федю Кузовкова поехать на остров. Но он сопротивлялся уговорам:
— Что там у вас делать?
— Жить будем вместе.
— А мне и одному неплохо.
— Сейчас, может, и неплохо. Да зима скоро. Пропадешь совсем, — возразил Борис. Ему пришелся по душе этот неунывающий и такой бывалый мальчишка и не хотелось с ним расставаться.
— Вы там, на своем острове, целый день в казармах паритесь. Как в тюрьме. А учителя ваши — что надзиратели. Не так, что ли?
— И совсем не так. Никто нас не держит взаперти. Не придумывай!
— Это я придумываю? Да вы сами же и сказали, что ушли без спроса. Ну и попадет же вам!
— Никто не будет нас ругать. Вот увидишь.
— Ладно. Уговорили. Так тому и быть. Поживу на вашем острове день-другой, а надоест — вернусь.
До прихода джонки времени оставалось еще много, и мальчики стали соображать, чем бы заняться.
— А не сыграть ли нам? — предложил Федя и достал из кармана карточную колоду.
Нашел он и место, где они смогли расположиться, — рядом с опрокинутой вверх дном лодкой.
— Здесь никто не помешает.
Беспризорник Федя Кузовков показал себя мастером карточной игры.
— Опять перебор, — обреченно вздохнул Петя. Проиграв несколько раз кряду, он поднял руки: — Все, хватит! С тобой неинтересно. Все выигрываешь и выигрываешь…
— Это меня блатные в Одессе обучили. Там все пацаны в картишки дуются. Еще могу фокусы разные показать.
Но карты больше не интересовали ребят, и, не дождавшись ответа, Федя процедил небрежно:
— Ну ладно. По правде говоря, мне с вами, слабаками, тоже неинтересно играть. Была бы сдача посерьезу, обчистил бы вас, как липку.
Но Кузовков ни обижаться, ни грустить подолгу не умел. Такой уж был у него характер.
— А хотите поглядеть, где я живу, робинзоны? — спросил он вдруг, хитро прищурив глаз.
— Если это не слишком далеко, — нехотя согласился Борис.
— Совсем недалеко. Ближе некуда.
Он неожиданно встал на колени и с большим проворством начал разгребать руками то место, где только что сидел. И вскоре рядом вырос холмик из песка и мелких сосновых веток. А выемка оказалась лазом, ведущим под опрокинутую лодку.