Выбрать главу

Перехватив взгляд девушки, Аллен понял ее недоумение.

— Японцы не пользуются стульями, скамейками, креслами… Они сидят на полу.

— Ужасно неудобно! — удивилась Мария.

— Как сказать…

— Я иногда забираюсь с ногами в кресло. Но это другое дело.

— Поверьте, Мария, японцы, сидя на циновке, чувствуют себя достаточно комфортно.

— И что же? Ноги у них не деревенеют?

— Разумеется нет. Так они могут просидеть и час, и два. Как угодно долго. Можно сказать, японцы куда ближе к матушке-земле, чем мы с вами.

— Выходит, японский император не имеет трона? И тоже сидит на полу?

— Точно не могу сказать. Но мы сейчас выясним. Хатума-сан, — начал Аллен свой вопрос, но в это время вошли две женщины, пожилая и молодая. Они низко поклонились.

— Господа, — сказала та, что постарше, и показала обеими руками на свою спутницу. — Это Норико. Норико будет вам прислуживать.

После этого она взяла из рук девушки две хризантемы и поочередно воткнула в петлицы мужчин. Вручила она цветы и женщинам.

Оставшись одна, Норико достала из ниши шелковые подушки с вышитыми драконами и разложила вокруг стола.

Миссис Кемпбелл все время стояла в стороне и не вмешивалась в разговор. Но когда «подали» подушки, уверенно и изящно опустилась на одну из них. Получив наглядный урок, Мария последовала ее примеру. Подобрав под себя ноги, присели и мужчины.

Мистер Хатума, как и подобает настоящему ученому, подытожил разговор:

— Оказавшись в Европе, мы, японцы, конечно, вынуждены пользоваться стульями. Но для нас это так же болезненно и утомительно, как вам сидеть на подушке. А вернувшись домой, мы с радостью опускаемся на татами. И словно освобождаемся от груза. Так легче не только обедать, но и вести беседу. А если ты наедине, то и размышлять.

— Да. Традиции, как и привычки, властвуют над нами, — согласился Аллен.

Мария тем временем с любопытством осматривала комнату. Ничего лишнего. Пол устлан желтоватыми циновками из упругой соломки. На стене — единственная картина: ветка цветущей вишни. На другой стене — свиток, на котором всего два иероглифа. Комната, как и петлицы мужчин, украшена цветами.

Теперь, сидя на подушке, девушка смогла увидеть отсюда, снизу, что у столика тоже есть ножки. И не четыре, а целых шесть. А сам столик — настоящее произведение искусства. Из красного дерева, с инкрустацией и тонкой резьбой. Что не мешает находиться на нем жаровне. А на ней — широкой и глубокой кастрюле. В этой глубине что-то жарится и булькает. Мария невольно заглянула в кастрюлю, и ее ноздрей коснулся целый букет ароматов. Окончательно очнувшись от сна, она вновь почувствовала голод. Голова закружилась от дразнящих запахов.

Райли Аллен, кажется, понял ее состояние и легким кивком головы дал понять Норико, что они готовы приступить к трапезе. Казалось, кимоно, широкие рукава и отсутствие фартука помешают японке обслуживать гостей. Но она это делала с таким изяществом и предупредительностью, что невольно вызывала восхищение.

Марию смутило отсутствие вилки и ножа. Вместо них подали серебряные палочки. И она растерялась, не зная, как ими пользоваться. Но не решалась спросить. Хотелось быть в тени, быть незаметной. Но так не получалось. То, что она самая молодая, и единственная русская, и впервые оказалась в Японии, и никогда в жизни не посещала ресторан (об этом знал только Райли), — все это заставляло и Аллена, и Хатума, и Ханну Кемпбелл (ей все еще было неловко, что она так бесцеремонно прервала сон девушки) оказывать Марии знаки внимания с удвоенной силой. Норико это заметила и уже не отходила от молодой гостьи, своей ровесницы. И даже догадалась заменить серебряные палочки привычным столовым прибором.

Мария попробовала кусочек сочного мяса:

— Вкусно!

— Это скияки. Любимое блюдо японцев, — пояснил Аллен. — Тонкие полоски мяса жарят на соевом соусе и со сладким рисовым вином. Добавляют грибы, лук, морковку, бобовые и бамбуковые побеги… И особые травы, названий которых я не знаю. Они-то и придают вкусный запах.

— Мне нравится, что готовят не на кухне, а здесь же, на глазах гостей, — сказала Мария. Она уже оправилась от смущения.

— Мне тоже нравится, — поддержала ее миссис Кемпбелл. — Европейцев объединяет стоящая в центре стола бутылка вина. А японцев — жаровня. Люди всегда собирались вокруг костра. Жаровня, костер, домашний очаг делают людей ближе. Вот что греет сердце. А вино — оно согревает только кровь.

— Почему вы рассказываете мисс Леоновой только о скияки? — вмешался в разговор Хатума. — Это действительно излюбленная еда японцев, но, к счастью, не единственная.

— А что вы сами любите, мистер Хатума?

— Список будет большим и для вас — неожиданным. Время от времени я ем мясо осьминога, акулы и даже медуз. Насколько я знаю, европейцы все это считают несъедобным. Необыкновенно вкусен и морской трепанг, которого подают в сыром виде — с уксусом и тертой редькой.

— Зачем же есть сырым? Вареный — разве не лучше?

— В сыром виде он питательнее, богаче йодом и фосфором. Вот почему мы едим сырыми не только трепанга, но и тунца, лосося и даже морского рака — лангуста. Любовь японца к морским продуктам так велика, что он даже ест шаровидную рыбу. А ведь при неверном приготовлении это может привести к смерти.

— А вы сами рисковали?

— Неоднократно. Но Бог миловал. Как видите, сижу за этим столом.

Райли Аллен наклонился и что-то шепнул на ухо Ханне Кемпбелл.

Та, в свою очередь, что-то тихо сказала мистеру Хатума. Они согласно кивнули и вышли. Райли и Мария остались вдвоем.

— Почему они ушли?

— Я их попросил кое о чем. Они скоро вернутся. — Аллен сел ближе к Марии.

— Скажите, чего вам хочется попробовать? Только не стесняйтесь.

— Сказать правду?

— Только правду. И ничего, кроме правды.

— Вот уже два года, как я не пробовала мороженого.

— В японском ресторане есть свой ритуал. Блюда подаются строго по очередности. Но мы его нарушим. Мы — глупые и невежественные иностранцы. И нам все простится.

— Тётто нэ сан! (Сестрица, можно вас на минутку?) — позвал Аллен Норико. — Есть ли в вашем ресторане мороженое?

— В нашем ресторане есть все.

Когда принесли мороженое, Аллен вновь заговорил по-японски:

— О-сэва сама-ни наримасита.

— Что вы сказали?

— Это трудно перевести точно. Я поблагодарил Норико.

Райли любовался Марией, тем, как она ест лакомство. Они непринужденно улыбались друг другу. И в этих улыбках было больше, чем простое выражение вежливости или дружелюбия.

— Мария, я мало что о вас знаю. Вот, например, кто вас ждет в Петрограде?

— Никто.

— То есть как никто?

— У нас с сестрой нет родных. Мы сироты.

Мария Леонова рассказала печальную историю. Ее родители утонули, когда плыли на пароме из Финляндии в Швецию.

— Их могила на дне Ботнического залива. Так что даже некуда положить цветы. Можно только бросить с судна. Да и то если найдется капитан, который подойдет к этому месту.

— Даю вам слово, я сделаю все возможное, чтобы вы, Мария, сумели почтить память родителей.

На глазах девушки появились слезы.

— Я знаю, Райли, что значит ваше слово.

«Она во второй раз назвала меня по имени», — сказал себе Аллен, а вслух произнес:

— А что было потом, после того, как вы осиротели?

— Меня и мою сестру Александру определили в один из петроградских приютов. Сначала мы плакали, ужасно страдали. Вы понимаете, что значит лишиться домашнего тепла и родительской любви… Но постепенно привыкли, смирились с судьбой. Значит, так угодно Богу. Меня спасали книги и музыка. Только этим и жила. И еще — заботой о сестре. Потом в Петроград пришел голод. И наш приют отправили в Сибирь. Но не в мае восемнадцатого, как всю колонию, а на несколько месяцев раньше — сразу после революции. Мы, пятьдесят девочек, оказались в Ирбите, одном из сибирских городов. А когда прибыла детская колония, мы объединились. Так легче было выжить. И во Владивосток мы уже добирались вместе.