Петя открыл окно, возле которого спал. Выглянув, он увидел нескольких конников, стрелявших вверх.
Вагоны шли на подъем, и догнать их было нетрудно. Впереди, на гребне холма, гарцевали другие всадники. Машинист дал несколько протяжных гудков и остановил поезд.
Одни верховые направились к первым вагонам, где находилась администрация колонии. Другие поскакали вдоль состава.
Вслед за Петей проснулись и остальные мальчишки. Сгорая от любопытства и не обращая внимания на окрики воспитательницы, они выскочили из вагона.
Был ранний час. Солнце только поднималось. Ребята протирали заспанные глаза, и все происходящее казалось им нереальным. Между тем к ним подошли, спрыгнув с лошадей, два бородача и, ни слова не сказав, заглянули в теплушку.
— Да здесь ребятишки! — воскликнул один из них.
На их головах торчали черные папахи. Вместо кокард приколоты бело-зеленые ленточки. Брюки с ярко-желтыми лампасами заправлены в сапоги. Одежда в пыли. Лица потные.
Рядом появился дядя Гриша и стал объясняться с незнакомцами.
Подошел их старшой и скомандовал густым басом:
— Айда, станичники, обратно!
Отряд поскакал и вскоре скрылся за холмом.
Санитар объяснил, что люди эти — оренбургские казаки. И будь здесь не дети, а взрослые петроградцы, разговор был бы коротким.
Недолго постояв, поезд снова тронулся в путь. Но спать уже не хотелось. Мальчики смотрели в полуоткрытую дверь. Смотрели во все глаза. Накануне вечером Симонов предупредил, что утром они проедут границу Европы и Азии. И вот промелькнул памятный столб. Но все оставалось прежним. Такое же, красного кирпича, станционное здание. А за ним, до самого горизонта, хвойный лес.
Впрочем, нет. Местность все больше стала холмиться. Это начинался Урал.
На следующем переезде в вагон ловко вскочил мужчина. Высокий, с фигурой спортсмена. Елизавета Аристидовна вздрогнула, испугавшись.
Незнакомец поклонился женщине и с легким акцентом сказал:
— Прошу прощения. Разрешите представиться. Зовут меня Вячеслав Вячеславович Вихра. Я тоже воспитатель. Сопровождаю одну из групп Васильевского острова. Замешкался вот, а поезд пошел. До своего вагона бежать далеко. Отставать, знаете ли, не хочется. Вот и стал непрошеным гостем. Если не возражаете, доеду с вами до ближайшей станции.
— Ну что вы, — улыбнулась воспитательница. — Милости просим, садитесь, — и уступила место рядом с собой.
Все с интересом рассматривали неожиданного гостя. Был он красив и строен. И даже следы оспы на лице не портили впечатления.
Вихра окинул взглядом ребят и сказал:
— О, у вас в вагоне одни мальчики. Это хорошо.
Леночка немедленно решила обратить на себя внимание и свесилась вниз:
— А я девочка. Разве плохо?
— Это тоже хорошо.
Вдруг поезд резко затормозил. Гость сильным движением откатил дверь теплушки. Ребята выглянули вслед за ним.
У железнодорожного полотна лежала цепь солдат. Трое из них, отстранив в сторону Вихру, залезли в вагон. Форма была незнакомой. На головных уборах бело-красные ленточки. И штыки с плоскими лезвиями, а не граненые, как у русских.
— Ну и денек сегодня! — покачал головой Вихра.
Елизавета Аристидовна, только недавно пришедшая в себя, снова побледнела:
— Что вам здесь нужно? Разве не видите? В вагоне дети.
Солдаты оставили без внимания ее слова и начали тыкать штыками под нижние койки. Но вдруг произошло неожиданное. Вихра сделал шаг вперед и что-то сказал на незнакомом языке. Сказал повелительно. Солдаты отдали честь и покинули вагон.
На лицах женщины и детей было такое изумление и одновременно восхищение, что Вихра, несмотря на нешуточную ситуацию, не удержался от улыбки:
— Это чешские солдаты. Я тоже чех. Три года назад меня отправили на русский фронт. Ваш генерал Брусилов стал наступать, и мы сдались в плен. Не захотели воевать против братьев-славян.
— А почему они вас послушались? — спросил Леша Карпей.
— А как не послушаться? Ведь я офицер. Пойду узнаю, в чем дело. — Он легко спрыгнул на землю.
Вместе с начальницей колонии Верой Ивановной Кучинской Вихра пошел к чешскому командиру.
Все разъяснилось, и уже через несколько часов состав с Петроградской детской колонией стоял у перрона Екатеринбурга.
Здесь все было спокойно. Ни одного солдата.
Гоша Орлов пошел в разведку. Вернувшись, сказал, что стоять будут долго. Уедут не раньше полуночи.
Гатчинцы решили немного побродить. Их внимание привлек ларек, стоявший здесь же, у перрона. За стеклом лежали изделия из уральских самоцветов: фигурки зверей, шкатулки, письменные приборы, друзы горного хрусталя, дымчатые топазы и просто куски полированной яшмы и малахита.
Торговала этими редкостями молоденькая девушка, чуть старше ребят. Конечно же, они не знали названий диковинок, лежавших на витрине, так как видели их впервые. И девушка им охотно рассказала об уральских самоцветах. Тем более что покупателей у нее не было.
— Вы и в самом деле из Петрограда?
— Только-только оттуда.
— Там очень голодно? — спросила она, посмотрев с жалостью на худые лица мальчиков.
Ребятам уже были знакомы такие жалостливые взгляды. И вместо ответа Саша Трофимовский смешно втянул щеки.
В это время к ларьку подошел крепкий старик с окладистой бородой.
— Дедушка, эти мальчики из Петрограда, — сказала ему девушка. — Они едут в Миасс.
— Это зачем же в Миасс? Неужто там интереснее, чем в Питере?
Мальчики наперебой стали рассказывать, зачем их привезли на Урал.
— Ну, ладно. Давайте знакомиться. Я — Степан Тимофеевич. По фамилии буду Бардин. Здешний минералог и натуралист. И еще охотой балуюсь. И чучелятник к тому же.
— А у вас чучела есть? Вот бы посмотреть…
— Хотите? Тогда приглашаю к себе. Тут недалече. Только не хватятся ли вас? Не уйдет поезд?
Дорога к усадьбе заняла не более десяти минут. Жил Бардин в добротном доме. Вокруг различные службы, обнесенные оградой из плитчатого камня. Двор чисто выметен. В любой мелочи видна рука доброго хозяина.
Завидев Степана Тимофеевича, навстречу бросились две сибирские лайки. Хозяин стал их гладить:
— Познакомьтесь с моими друзьями. Это Нахал. А вот его сын Топаз. Все понимают. Вот только говорить еще не научились.
В подтверждение этих слов собаки начали прыгать, радостно повизгивая.
Мальчики вошли в дом, где их встретила женщина лет сорока, дочь хозяина.
— Дуняша, вот гости к нам. Издалека, из самого Питера. Пока мы тут кое-что посмотрим, ты кваску холодного спроворь. Может, кто простокваши отведает. Думаю, и шаньги найдутся. По запаху слышу.
Одна из комнат напоминала музей. В витринах вдоль стен хранились уральские камни. На стене висело свидетельство, выданное императорской Академией наук «натуралисту-минералогу Бардину С.Т.». Но более всего внимание ребят привлекли чучела животных и птиц.
Под потолком распластал крылья громадный орел. На ветке сидел глухарь. Обхватив передними лапами бревно, стоял медведь. А возле дивана находилось чучело неизвестного зверя. Лапы кривые, на ушах кисточки, а шкурка в темных пятнах.
— Что, хороша? — спросил, подойдя к ним, Бардин. — Шел я по следу сохатого, а рысь притаилась на дереве. Я бы и не заметил, но почуял Нахал.
— А она могла бы на вас прыгнуть с дерева?
— Рысь на людей не нападает. Она дожидалась зверя.
— А лось у вас есть?
— Как не быть! Но разве такую громадину в горнице поставишь? Он у меня во дворе, под навесом стоит.
Ребята даже потеряли дар речи, когда увидели чучело быка-лося, до того оно было искусно выполнено. Казалось, пугни его, и сохатый сорвется с места и перемахнет через ограду.
— Каков красавец! А? — не удержался от восхищения и сам хозяин. — Нипочем бы не стал стрелять. Это его браконьер тяжело ранил. Я подошел, а сохатый уж не дышит.