— Я согласна с полковником в том, что достаточное количество колонистов — это, возможно, необходимое условие, но не достаточное, — с места в карьер начала она. — Должно быть еще и определенное качество, но у меня возникли сомнения в правильности критериев…
— Надеетесь, все-таки, протащить артистку? — не выдержал Армен.
— Не только артистку, — покачала головой Полина. — Меня беспокоит сам принцип разделения людей, готовых с риском для жизни лететь на Марс, на нужных и бесполезных. Ведь мы хотим создать на Марсе кусочек человечества, верно? А полезность — это порочный критерий для права быть в составе человечества.
— Вам мало того, что демографический перекос загнал нас в угол на Земле, — возмутился Арджинян, — вы хотите перетащить здешние проблемы и на Марс?
— Как раз наоборот, — неожиданно успокоившись, холодно возразила Полина. — Я не хочу, чтобы мы тащили с собой здешние ошибки. Потребность любить и заботиться о слабых так же необходима для жизни души, как пища для жизни тела. Здесь, на Земле, именно идея собрать в резервации «бесполезных» загнала нас в угол и нанесла непоправимую рану самой душе человечества. Вы ведь не станете спорить, — повернулась она к Ридбергу, — что проблемы, которые погубили предыдущие колонии, лежали именно в сфере души?
— Хм, — академик, глубоко засунув руки в карманы, с любопытством воззрился на нее, подняв брови. — Признаться, душа есть категория настолько ненаучная… Я внимательнейшим образом изучил опыт всех предыдущих экспедиций, но лишь в той части, которая может быть формализована. Не уверен, что из этого опыта можно сделать какие-то заключения о душе.
— А разве вам не бросилось в глаза, что людей там набирали точно так же, как это предлагает нам делать полковник? — Полина невольно воспроизвела его интонацию отстраненной научной дискуссии. — Здоровых, выносливых и не связанных с Землей никакими узами — ни любви, ни родства, ни обязательств. Что же удивляться появлению «отрыва биополя», когда они сами старательно рвали связи? Кстати, артисты — это тоже связь, и не просто с отдельными людьми, а с культурой человечества, связь, уходящая корнями в прошлое… Вы говорите, мы не можем себе позволить тащить с собой бесполезных — а я думаю, что мы не можем себе позволить повторять чужие ошибки, уже не раз доказавшие свою гибельность.
— Любопытное рассуждение, — Ридберг задумчиво потер подбородок. — Вообще-то разрыв биополя происходит на больших расстояниях по чисто физическим причинам, и мне казалось очевидным, что для тех, кому есть что терять, он окажется более болезненным. Хотя фатальная потеря воли к жизни, известная под названием марсианской депрессии, косила до сих пор даже тех, кто летел семьями. Этот эффект должна сгладить величина колонии…
— И полноценная жизнь души, — твердо добавила Полина. — Я уверена, что даже тоска и ностальгия, которые так пугают полковника, должны сыграть созидательную роль в формировании нового биополя. И тоска, и любовь, и страх, жалость, ответственность — нужно все!
— Вы предлагаете вообще отменить ограничения и брать всех подряд?
Полина оглянулась на Расиху. Та ободряюще кивнула.
— Нет, — сказала она решительно. — Взять всех мы просто не сможем. Я предлагаю отдавать предпочтение людям, готовым рискнуть жизнью ради возможности заниматься любимым делом. Независимо от их профессии, здоровья и семейного положения.
Начальник экспедиции перевел взгляд на Расиху.
— Вы, мадам, как я понял, как раз из таких? Вы намерены ставить на Марсе балеты?
— Это вовсе не значит, что я буду обузой! — балерина привычно вздернула подбородок. — Я в состоянии выполнять при необходимости любую работу, и не надо мне говорить о профессии. Мы все знаем, сколько приходится в любом деле на черный труд. Но балеты — обязательно! И не только на Марсе. Я слышала, дорога туда займет полгода…
— Вы и в невесомости собрались танцевать? — фыркнул Армен.
— А что вас удивляет? Я хорошо изучила вопрос. В невесомости всем необходимы тренировки, и балет в этом качестве может быть даже более эффективным, чем тренажеры. А какие художественные возможности! — глаза Расихи вспыхнули. — Труппа Дортю пыталась экспериментировать в этом направлении, но их постановки просто жалки! Они всего лишь пытались изобрести аналоги обычных па, тогда как невесомость открывает совершенно новые перспективы!
— Кхм! — несмотря на демонстративное покашливание, Ридберг улыбался. Академик умел узнавать и ценить настоящую увлеченность. Он снова повернулся к Полине. — В вашей идее определенно что-то есть — то благородное безумие, которое часто сопутствует истине. Я обдумаю этот вопрос.