— Это на самом деле весьма правдоподобная теория. Ее сторонники убеждены, что через несколько лет после смерти Соломона Ковчег был похищен египетским фараоном Сусакимом, который забрал его в свою новую столицу Танис. Есть еще три теории, согласно которым Ковчег был похищен вавилонянами, греками или римлянами — выбирайте сами, что вам больше по душе.
— Что я и сделал, старательно изучая по очереди все эти теории, — сообщил Элиот Гопкинс. — Как, быть может, вам известно, на страницах Ветхого Завета есть около двухсот упоминаний о Ковчеге Завета. В основном они относятся к периоду между исходом евреев из Египта и сооружением храма царя Соломона. Все это позволило мне предположить, что Ковчег исчез вскоре после того, как Соломон возвел свой знаменитый храм.
В очередной раз показывая себя прилежной ученицей, Эди сказала:
— В таком случае Ковчег похитили или Менелик, или Сусаким.
— Мне достоверно известно, что в Эфиопии Ковчега нет, — тихо промолвил старик.
Услышав это, Кэдмон заключил, что у Элиота Гопкинса бездонные карманы. Политическая обстановка в Эфиопии, мягко говоря, была нестабильной: для того чтобы получить разрешение на доскональные поиски, нужны были огромные деньги.
— Значит, из этого следует, что Сусаким похитил Ковчег, который был впоследствии погребен в гробнице фараона.
— Необязательно, — возразил старик. — Несколько лет назад, когда я был на Ближнем Востоке, торговцы-бедуины поведали мне захватывающую легенду об английском крестоносце, который, направляясь из Палестины в Египет, обнаружил на Ездрионской равнине среди развалин египетского храма золотой сундук.
— Я слышал эту историю, — пробормотал Кэдмон, получив чувствительный удар от призрака времен обучения в Оксфорде.
— Поосторожнее, мистер Эйсквит. В этой игре самые незначительные знания могут быть смертельно опасны. — Элиот Гопкинс улыбнулся — любезный человек, предлагающий мудрый совет. — Если вы знакомы с этой легендой, вы, несомненно, должны были догадаться, где находится Ковчег Завета.
Отказавшись заглотить наживку, Кэдмон перешел в наступление:
— Почему вы так откровенны с нами? Столько лет из кожи вон лезли, сохраняя в тайне поиски Ковчега, и сейчас я никак не могу понять этот внезапный приступ разговорчивости.
Скорчив гримасу, директор музея сунул затянутую в перчатку руку за пазуху пальто.
— Потому что не имеет значения, известна ли вам моя тайна.
— Это еще почему?
Элиот Гопкинс достал руку из-за пазухи. У него в кулаке был зажат пистолет «вальтер» германского производства.
— Потому что мне приказано вас убить.
Свидетелями двойного убийства должны были стать только волк и орел, но Кэдмон изобразил спокойствие, которого не чувствовал.
— Знаете что, старина, должен сказать, с вашей стороны это нечестно.
— Вы глупец, если полагаете, что наше убийство сойдет вам с рук, — прошипела Эди, направляя свое судно совсем в другую сторону.
Один уголок губ Элиота Гопкинса чуть приподнялся в печальной полуулыбке.
— Если я убью вас и вашего очаровательного спутника, это станет одним из самых легких моих преступлений.
— Вы действительно собираетесь хладнокровно расправиться с нами из-за какого-то религиозного артефакта? Кусок золота! Вот что это такое.
— Ни один из библейских артефактов, упомянутых в Священном Писании, не может сравниться с Ковчегом Завета, — прошептал Гопкинс, и пистолет задрожал у него в руке. — Ковчег содержит величие и славу Иеговы. Ради него одного можно уничтожить целые народы.
— Или одного человека, — пробормотал Кэдмон.
Ковчег вот-вот готов был потребовать очередные две жертвы.
Подняв пистолет на несколько дюймов выше, Гопкинс направил дуло прямо в грудь Эди.
— Я искренне надеюсь, что вы меня простите, но, если я не выполню их приказ, они убьют мою дочь.
— Под «они» подразумевается ваш таинственный консорциум, он же общество «Воины Господа».
Несмотря на храбрый внешний вид Эди, Кэдмон почувствовал, как у нее задрожало плечо. Хотя ему очень захотелось ее обнять, он сдержался и сказал:
— Я могу позаботиться о том, чтобы с вашей дочерью ничего не случилось.
— В настоящий момент Оливия находится в пансионе в Швейцарии. — На глаза Гопкинса навернулись слезы. — У меня связаны руки. Ребенок у меня только один. Оливия — моя единственная надежда на будущее. Мое наследие.
— Я могу связаться с Интерполом, — настаивал Кэдмон, разыгрывая единственно возможный гамбит. — Через полчаса ваша дочь будет взята под надежную защиту.