Включив свет, он болезненно зажмурился на секунду-другую, после чего с замиранием сердца огляделся. Первое, что пришло на ум Занудину: еще ни разу за время кочевой жизни не доводилось ему останавливаться в таких восхитительных условиях. Пестрым безудержным каскадом пронеслись в памяти те маленькие загаженные каморки, десятки, если не сотни которых он сменил в пору долгих скитаний. Занудин чуть не прослезился, подумав о том, что, оказавшись вскоре еще в каком-нибудь захолустье, мысленно он нет-нет да и вернется сюда. Занудин растроганно улыбнулся и, стащив с головы бейсболку, принялся терзать ее своими узловатыми, согнутыми в крючки, пальцами.
В комнате было просторно. Более чем! Светло, ухоженно. При виде всевозможных удобств рука так и тянулась к горлу, чтобы протолкнуть застрявший от удивления комок. Шикарный письменный стол. Ковры. Кресла. Высокая мягкая кровать. Книжный стеллаж. Шкаф-купе. Зеркала. Кружевные занавески на окнах, подобранные фестонами. Ванная с туалетом…
Справившись с первыми отзвуками волнения, Занудин принялся распаковывать чемоданы. По правде говоря, в этом не было особой надобности. И все-таки человек, приговоренный к постоянным новосельям, каждый раз находит необъяснимую отдушину в перекладывании с места на место сменного белья и разного мелкого скарба, всюду таскаемого за собой, чтобы не забывать о каких-то простейших истинах и, главным образом, о доме, который теперь везде и нигде… Разглаживая рукой рубашки и отделяя шерстяные носки от хлопковых, Занудин вдруг погрузился в противоречивые размышления… Старик даже не завел речи об оплате, проигнорировал и все прочие привычные формальности. Повел разговор точно с нерадивым племянником, которого полагается как следует помурыжить, чтобы потом обласкать! Все эти утомительные паузы, рассеянная снисходительность! И что в итоге? Взял и поселил как снег на голову свалившегося человека в самые настоящие апартаменты, и отдаленно не напоминающие гостиничного номера, на какой следовало рассчитывать Занудину в затерянной глубинке, куда его занесло… Один книжный стеллаж чего стоил, не говоря про остальное (невооруженным взглядом расставленные по полкам книги можно было отнести к разряду отборных и ценных), — диво дивное, да и только! Сон наяву, рискующий обернуться изощренным розыгрышем… Занудин как бы невзначай взглянул на себя в зеркало. С той стороны амальгамы ему ответил взор помятого человека с посеревшим от долгих скитаний лицом. «На денежный мешок я не смахиваю, это точно, — с горькой самоиронией отметил Занудин. — А за любое удовольствие полагается хорошенько вывернуть карманы, разве не так?»
Если бы Занудин поломал голову подольше, он бы столкнулся и с прочими странными нюансами его недавнего вселения, однако слишком молодой человек был утомлен для всего этого. Утро вечера мудренее, решил Занудин.
Раздевшись и стопкой уложив одежду на стуле, Занудин наведался в душ, а вернувшись, с наслаждением растянулся на своей новой чудо-кровати. Веки почти сразу начали слипаться словно напомаженные чем-то клейким и приятно покалывающим. Задача-минимум была определена: как следует выспаться, а с утра — поплотнее позавтракать. Узкие щелки глаз отыскали на стене часы: за полночь. Занудин прекрасно понимал, что завтра, когда зайдет речь о произошедшем недоразумении (а это явное недоразумение!), ему придется отсюда убраться (возможно, даже со скандалом), и был крайне доволен тем, что хотя бы на темное время суток не остался без приюта. «Старик сам виноват в своем попустительстве, и содрать с меня немыслимой платы ему не удастся, дуля с маслом! Не в драку же ему со мной лезть, в самом деле…»
Занудин снова подвергся сильному эмоциональному возбуждению, и рука потянулась за пачкой сигарет, которую он успел выложить у изголовья. Пальцы конвульсивно вздрогнули, застыли… Уже мгновение спустя Занудин спал беспробудным сном.
Этой ночью, во сне, Занудин вновь разговаривал с «собой-маленьким». Кто такой Занудин-маленький? Не станет лишним пояснение.
Дело в том, что еще во времена своего небезоблачного отрочества Занудину довелось перенести редкую и опасную форму гриппа. Болезнь едва не лишила его жизни. Занудин сутками не приходил в себя. У постели больного постоянно дежурили медсестры, ожидая его очередного пробуждения, чтобы тут же напичкать таблетками, покормить и поднести судно. Все это делалось второпях, пока Занудин вновь не проваливался в беспамятство. В тот период Занудину снилось много разных снов. Причем сны были довольно необычные.
Вот сюжет одного из них.
Занудин открыл глаза. Он по-прежнему лежал в своей больничной постели, но чувствовал себя впервые за долгое время просто превосходно. Сознание наконец вернулось к нему в полной мере, и неописуемое чувство легкости и освобождения в один миг переполнило Занудина.
— Эй, сестра! Кто-нибудь! — закричал Занудин, всеми силами сопротивляясь просящимся наружу слезам радости.
У кровати появилась медсестра.
— Я здоров, сестра! Здоров! Правда? — срывающимся на восторженный полушепот голосом залепетал Занудин, крепко прижимая женскую руку к своей груди.
— Конечно же ты здоров, Занудин, — улыбнулась медсестра, мягко высвобождая наманикюренную кисть. — Тебя ведь утром прооперировали, и теперь все, все, так и знай, будет хорошо…
— А зачем меня оперировали? — еще крепче ухватившись за руку медсестры и чуть ли не завалив женщину к себе в койку, спросил Занудин. Вопрос был скорее праздным. Ведь факт проделанной операции, если она привела в итоге к выздоровлению, никак не должен был смущать. Есть на то люди, которым виднее. Кому без всякой опаски вверяются судьбы, словно они боги в белых халатах.
— Потому что без вмешательства хирурга ты бы умер, — медсестра нежно, как ребенка, потрепала Занудина по волосам. — А теперь ты будешь жить долго-долго. Кстати, дверь просто ломится от желающих навестить тебя. Ой, это что-то! Ты просто всеобщий любимчик! Ну и-и? Мы принимаем гостей?
— Да, конечно! — воскликнул Занудин, так и не сдержав блаженных слез.
Вырвав наконец подрумянившуюся руку и оправив халат, медсестра подиумным шагом продефилировала к двери палаты и, эффектно помедлив секунду-другую, отворила ее.
Ликующая толпа, теснившаяся до этого момента в узком больничном коридоре (большинство людей, к своему удивлению, Занудин увидел впервые), тут же хлынула к постели больного. Народу в палату набилось до отказа. Радостные возгласы, море цветов, улыбок, мандарины в пакетах… В следующий миг все оцепенели. Светящиеся секунду назад лица сменили гримасы уничижительной жалости и даже отвращения.
— Ну чего там?.. А?.. Как?.. — спрашивали еще довольно бодрые голоса из задних рядов, тщетно пытаясь разглядеть Занудина за головами впереди стоящих.
— Боже мой… Иисусе на небеси… — перешептывались женщины, что стояли ближе остальных, закрывая руками рты.
Какой-то пшеничноволосый паренек небольшого росточка (все из тех же задних рядов) принялся подпрыгивать, и при каждом новом взлете глаза его превращались в большие пасхальные яйца.
— А что, что такое? — забеспокоился Занудин, смачно всхлипнув.
В палате воцарилась гнетущая тишина. Момент, все это поняли, требовал альтруиста, который бы покончил с всеобщим замешательством. И таковой не заставил себя долго разыскивать.
От толпы с прискорбным лицом отделился низенький пухлый человек в строгом сером костюме. Молча поднеся к постели больного зеркало на подставке и не зная куда девать себя дальше, он отвернулся от Занудина и, наведя на лбу трагичные складки, безадресно закивал головой перед гущей сгрудившегося народа. Занудин медленно поднял глаза и, схлестнувшись взглядом со своим отражением, ощутил ужас от увиденного: его голова ничем не отличалась от прежней, но все остальное тело убавилось до пропорций… годовалого ребенка! Оставалось необъяснимым, почему Занудин не мог ощутить своей уродливой трансформации раньше. Он крепко сжал веки, чтобы больше не смотреть на это убожество, и горько разрыдался. Все остальные присутствующие в палате тут же восприняли эмоциональный срыв Занудина как сигнал к тому, что пора уже «начинать возмущаться» и вслух делиться впечатлениями. Поднялся галдеж.