А отвратительные создания тем временем продолжали язвить и запугивать Занудина.
— Слюнтяй думает, мы не доберемся до этого уродца из снов, которого он так боготворит! Потеха да и только! Ух-ху-ху! — сотрясался Пепельный.
— Как же меня раздражают эти глупые, непоследовательные в суждениях людишки, — поморщился в свою очередь Сизый. — Вот он, живой пример. Напряг все умственные силы, пытается отмахнуться от нас как от сумасбродной фантазии… но в ту же минуту поджилки трясутся за… Как он там его называет? Мини-я?
— Мини-я. Ангел-хранитель.
— Вот-вот, — осклабившись, продолжил Сизый. — Но если и мы, и его хранитель — нереальные фантазии… то по причине этой единородности разве нам не проще свести счеты в своем собственном иллюзорном мире?! И сможет ли кто-либо из живущих земной жизнью (да, умник, это я про тебя!) нам помешать?! Разве не такой напрашивается расклад?..
Пепельный одобрительно захрюкал, а у Занудина сперло дыхание и непроизвольно сжались кулаки.
— Нет! — подумав, объявил Сизый. — Это было бы слишком тривиально. Пускай все случится иначе — поинтересней, подраматичнее! Вот что мы сделаем. Мы обстряпаем дельце его же собственными каиновыми руками! Мы заста…
Человеко-птица не успела договорить. Не помнящий себя от пламенем вспыхнувшей ярости, Занудин вскочил на ноги и в одну секунду оказался у книжного шкафа. Схватив с полки самый увесистый том, который только попался под руку, Занудин что было сил запустил им в направлении окна. Стекло гулко задребезжало, но все-таки выдержало удар и осталось целым. Человеко-птицы — то ли напуганные, то ли в конце концов добившиеся чего хотели — одновременно соскользнули с подоконника в окутанную ночным мраком пустоту и больше не объявились.
Избавившись от ужасных птиц, Занудин вновь принялся блуждать по комнате, разбитый и полный недобрых предчувствий. О возвращении легкого восторженного состояния, которое нарушили незваные гости, можно было решительно забыть.
Даже выходки «аллегорической мухи» так чудовищно не подействовали на Занудина, как издевательства и угрозы этих дьявольских сущностей, нелепо принятых им поначалу за безобидных голубей, вестников мира… Впрочем, «аллегорической мухе» он был даже по-своему благодарен. Несмотря на показную резкость, ее нельзя было назвать ни подлой, ни жестокой. Благодаря ей Занудин получил возможность окунуться в мир погибшей сестры, облегчить душу и попрощаться с призраками горького прошлого. Как же он раньше не понимал, что ему и самому без чьей-либо подсказки следовало так поступить — предать отжившее забвению! Была бы только склонность к самоистязанию, а уж повод для чувства вины всегда отыщется. Может, и у человеко-птиц, этих странников низшего астрала, чей-то коварный замысел исполнявших, был подобный расчет?! Разве можно теперь оставаться спокойным за ангела-хранителя, о котором они все знают и затеяли против него что-то ужасное?..
Не успел Занудин перевести дух ― вновь напомнила о себе назойливая комнатная муха. Взвинченный до предела, Занудин погнался за приставучим насекомым, чтобы поймать надоедину или прихлопнуть. Но муха, видимо, решила, что Занудин с ней играет… Еще ловчее принялась кружить она над суетящимся человеком, демонстрируя фигуры высшего пилотажа. Время от времени насекомое истребителем пикировало с высоты и щекотно врезалось то в веко, то в переносицу, то в раздраженно оттопыренную губу. Занудин выдохся и обреченно опустил руки по швам. В этот самый момент муха зашла в свое последнее устрашающее пике и с филигранной точностью влетела в его ухо…
В ухе раздался треск, словно лопнула туго натянутая перепонка. Рассудок Занудина помутился.
Он чувствовал, как муха бьется в заточении черепа и истошно жужжит. Как ползает по извилинам его мозга и стряхивает на серое вещество мерзких микробов, гаденько потирая свои мохнатые лапки… Конечно, все это казалось изощренным бредом. Но как убедить себя в том, что это новая стадия наваждения, ничего общего не имеющая с действительностью, если все чувства взахлеб голосят об обратном?
Занудин повалился на колени и, сдавив виски кулаками, истошно закричал. Голос почти тут же сорвался, и крик выродился в бессвязное бормотание. Испуганная, оглушенная, добровольно угодившая в западню муха только еще большие страдания причиняла бедному Занудину.
— Ну почему? За что мне это?! — скорчившись, причитал Занудин, брызжа слюной и чуть не плача.
Как очумелый вскочив на ноги и подламывающимся шагом добравшись до двери, Занудин несколько раз с размаху ударил головой о косяк. Глаза залило чем-то теплым и липким — должно быть, он рассек себе лоб.
Зажмурившись, Занудин прислушался. Стало тихо. Да, да! Абсолютная тишина…
Занудин подождал минуту, две — муха так и не подала признаков жизни.
— Я убил ее! Убил! — восторжествовал Занудин и на ощупь кинулся в ванную, роняя на своем пути стулья.
Воды в кране не оказалось. Занудин без раздумий опустил руки в унитаз. Кончики пальцев скользнули по сухому фаянсу… Что за издевательство снова? Куда делась вода?
Сорвав с вешалки полотенце, Занудин кое-как обтер лицо и лоб, влажные слипшиеся волосы. Тяжело дыша, вернулся в комнату. «Убил, убил…» — по-прежнему шептали его губы с остервенелой монотонностью.
Занудин поймал свой взгляд в зеркале и содрогнулся. Безумия в нем было больше, чем во взглядах целого батальона умалишенных! На лице по-прежнему оставались бурые разводы, кровь не останавливалась, с кончика носа свисала большая красная капля… Именно вид крови, продолжавшей сочиться из разбитого лба, пробудил в Занудине новый приступ неистовства. Он не понимал, что с ним происходит.
— Мразь! Слабак! Ничтожество! Недоносок!..
В руке с какой-то стати оказалась пепельница. Занудин со злобой швырнул ею в свое зеркальное отражение. В последний миг ему причудилось ― отражение вскрикнуло и даже заслонило перекошенное лицо руками, словно пыталось защититься. А потом раздался звон разбившегося стекла.
Сумасшествие набирало обороты.
Зеркальные осколки не спеша, точно в замедленной киносъемке, начали разлетаться по комнатному пространству. Один из них утомительно долго рассекал мякоть руки Занудина, пока не вышел навылет. Ошеломленным взглядом проводил Занудин его неторопливое парение и схватился за покалеченную руку. Но рана, в отличие от предыдущей, затянулась у него на глазах, не оставив и следа увечья. Вслед за этим в голове снова забилась и зажужжала неугомонная муха…
Занудин рычал как зверь, рвал на себе волосы, кидался от стены к стене, но ничто не помогало утихомирить дьявольское насекомое.
Ударом ноги Занудин распахнул дверь и выскочил из комнаты. Пробежав по коридору несколько метров, он безвольно опустился на колени, уткнулся головой в пол. «Я не хочу, не желаю, не могу больше», — судорожно бормотал Занудин, а из глаз его градом сыпались слезы. Учащенно раздувающиеся ноздри как пылесос тянули в себя паркетную пыль.
И вдруг Занудин услышал детский смех… совсем рядом…
Он вытер лицо ладонью и медленно поднял голову. Перед Занудиным на четвереньках стоял ребенок. Наверное, годовалый. Голенький, розовенький — просто кроха. Но с ума сводил его пристальный, осмысленный взгляд, точно насквозь проникающий в душу Занудина, в самые потаенные ее закоулки. И как же было невыносимо это детское непринужденное веселье вкупе с таким взглядом!
— Уходи, уползай отсюда! Я прошу тебя! Ради бога!
Но ребенок только смеялся. Смеялся и смотрел.
— Я же просил тебя-я!.. — вырвался обреченный стон из задыхающейся груди Занудина и, сгребя ребенка в охапку, он одним рывком сломал тонкую розовую шейку…
Глаза умерщвленного существа потухли, стали похожи на маленькие холодные стеклышки… Стало спокойнее… Невменяемый Занудин бережно положил бездыханное тельце на пол и, поудобнее устроившись рядом, забубнил колыбельную — ту, что в детстве так часто пела мать…