Наконец я получила ответы на свой вопрос. В прошлом году мне удалось остаться с каждым на несколько мгновений и задать вопрос, который меня мучил с самого начала: «Почему Господь так поступил?»
Отец: — Потому что Он хотел очистить мир от греха и наказать отступников.
Мать: — Мог — и поступил.
Сим: — Потому что Он хотел, чтобы мы стали лучше.
Хам: — Потому что Он не уважает дело рук Своих.
Илия: — Потому что Ему, как и большинству мужчин, нравится разрушать. Нравится — и все.
Яфет (тихим монотонным голосом, уставившись на скрученную птичью лапу, в которую превратилась его рука): — Потому что Он главный, и тебе не следует об этом забывать.
Мирн: — Ему хотелось посмотреть, что мы будем делать.
Ни один из этих ответов меня не удовлетворил. Впрочем, и собственный ответ — нет предела страданиям, которые Он уготовил нам по причинам, ведомым только Ему — меня не устраивает. В итоге я вернулась к тому, с чего начинала.
После ужина Сим отводит меня в сторону и говорит:
— Хорошие новости. Я весь день шел на юг, посмотрел наш путь. Остальные сделали то же самое.
— И?
— Первый день мы будем просто идти вдоль реки. Сложно не будет.
— Приятно слышать, — киваю я. — В кои-то веки достается что-то простое.
— Но потом река поворачивает на запад.
— Да?
Он облизывает губы:
— Некоторое время нам придется идти по горам. Однако не надо думать, что путь через них будет долгим. За горами у нас все шансы найти такую же хорошую землю, как и здесь. А может, даже лучше.
— Хорошо.
— Бера, мы справимся. Я уверен.
Я вспоминаю Ульма и его утлое суденышко.
— Я не сомневаюсь, что мы справимся. Только не понимаю, почему меня должна обрадовать новость, что ты принес.
— Я о других. Мирн и Яфет отправляются на север. Они могут просто идти вдоль реки. Идти и идти, может быть, даже несколько недель. На севере гор нет.
Не могу сдержать смешок и хихикаю. Я тыкаю пальцем в грудь мужу и говорю:
— Хорошая новость, Сим.
— Слушай дальше. Хам с Илией отправляются на восток. Там тоже гор нет, только равнина, земля, может, слегка суховата…
— Знаешь, ты сумасшедший, — говорю я и улыбаюсь, показывая, что шучу.
— Почему? — хмурится он.
— Должно быть, я единственная женщина на свете, чей муж считает предстоящие испытания удачей. Признайся, ты ведь так считаешь? Мы благословенны более других, потому и наши испытания должны быть тяжелее, чем у других?
— Я имел в виду совсем другое. Это же здорово, что другим будет легче.
— Зато мы будем страдать. А страдания — благо.
— Дело не в том, что страдания — благо, — мрачнеет он, — а в том, что… что…
— Предстоящее испытание дает шанс показать, что ты готов его преодолеть.
Он смотрит на меня, пытаясь осмыслить мои слова. Если бы кто-нибудь взялся написать портрет Сима, используя только прямые линии, он все равно добился бы значительного сходства. Особенно сейчас, когда Сим хмурится, что часто происходит, когда он озадачен.
— Да, — наконец соглашается он. — Думаю, что так. А ты считаешь, это глупо?
— Нет.
— Ты думаешь, что у тебя муж-дурачок, которому нравятся страдания? — дуется он.
Я целую его там и здесь, прямо в обиженно надутые губы (мы одни у речки, так что никто не видит). Мелькает легкая тень беспокойства (где дети?), но я отмахиваюсь от нее и продолжаю его целовать.
Мои поцелуи успокаивают его.
— Я думаю, что мой муж считает необходимым совершать достойные поступки, и ему все равно, во что это ему станет.
— Как будто я глупец.
На самом деле совсем наоборот, но я не хочу вдаваться в объяснения. Я просто целую его снова.
Глава седьмая
НОЙ
Ной дал зарок больше не пить. Он говорит Яфету:
— Перед отъездом выруби виноградник. Возьми с собой столько лоз, сколько тебе нужно, мне они без надобности.
Он ожидает, что Яфет начнет спорить, но после потопа младший сын стал послушным.
— Хорошо, па. Вырублю.
Ной смотрит, как Яфет неуклюже поднимает топор. Основной вес приходится на левую руку, искалеченная направляет удар. Топор опускается и раскалывает дерево на части. Пропитанные смолой доски ковчега горят дымно, но жарко — этой зимой они пустили на дрова треть судна. Зияющий прорехами корабль громоздится над ними, словно гниющий труп гигантского животного, словно напоминание о минувшей беде.