И Михаилу пришлось перебороть себя (а это было очень нелегко, и даже кровь носом пошла) - перебороть, чтобы не поворачивать мальчика самому, но напротив, удерживать его. Сначала это, по крайней мере не требовало больших физических усилий, но вихрь все завывал и завывал - все звал его по имени, и вот уже Унти кричит безумным голосом, чтобы Михаил отпустил его, чтобы не лишал счастья быть рядом с матерью. Михаил удерживал его, хотя чувствовал, что если так будет продолжаться и дальше, то он попросту не выдержит, с ума сойдет.
- Выпустите же меня! Выпустите, я требую! - кричал все громче Унти. ...Вы мерзавец! Как вы смеете?!.. Мамочка, мамочка - помоги мне!..
- Отпустите, пожалуйста, моего сына. - прошептал, казалось над самым ухом Михаила мелодичный женский голос.
Он даже почувствовал нежное дуновение ее губ; взглянул на этот прекрасный, среди ужасающих образов лик, и зашептал часто-часто: "Нет, нет... я не позволю!" - он заскрежетал зубами, потом прикусил губу до крови.
- У-у-у-у-у-нти!!!.. Что же вы держите моего сыночка? Отпустите его, пожалуйста. Со мной ему будет хорошо, я уберегу его от всех бед...
Вихрь стал разрастаться, был уже совсем близко от Михаила, и тут он закричал от ужаса. Он увидел, что среди мельчайших частичек есть частички и более крупные - и эти частички есть осколки лиц маленьких детей. Словно мраморные чаши были разбиты они, и с другой стороны даже виделась белизна и все-таки он твердо знал, что это были когда-то именно лица живых детей.
А Унти вцепился ему зубами в ладонь, которой он пытался удержать его отчаянно разворачивающуюся голову. Михаил почувствовал, что кончено, почувствовал, что погибнет вместе с этим мальчиком, и тут что-то заскрипело за его спиной, что-то схватило мертвой, каменной хваткой за плечи, легко, как пушинку подняло в воздух, дернуло к себе...
* * *
Декорации сменились столь стремительно, что Михаил и опомниться не успел. Только мгновение назад была заполненная колдовских вихрем улица, только этот голос завывал "У-у-у-унти!!!" - и вот уже наступила звенящая, совершенная тишина. Было темно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Это была маленькая, мрачных тонов комнатка, почти без всякой обстановки, зато с лестницей которая поднималась к узкому люку в потолке - за люком был непроглядный мрак, а сама лестница выглядела настолько ветхой, что, казалось, стоит на нее ступить, и она рассыплется в прах. Так же у противоположной стены виднелась дверь, но она была настолько маленькой, что в нее мог пройти разве что карлик, да еще - протиснуться такой ребенок, как Унти. А перед ними действительно стоял карлик, при этом сумрачном освещении не представлялось возможным подробно разглядеть его фигуру, и хорошо видно было только то, что у него огромный, горбатый нос, и что под небрежной его одежкой наливаются могучие мускулы - именно благодаря этим мускулам он и смог перенести Михаила и Унти к себе через порог. Также у карлика была борода, и такая густая и жесткая, что походила скорее на костяной нарост.
И тут Михаил с Унти вздрогнули - мальчик вновь заплакал, уткнулся в его плечо. Дело было в том, что прямо за ними раздался скрежет - казалось, будто тысячи маленьких пальчиков вцеплялись в дверь, прислонившись спиной к которой сидел все это время Михаил - некая злая сила заставляла пальчики все царапать и царапать - пальчики ломались, но тут же на их место приходили новые. И тогда оттуда, с улицы, слабо-слабо, словно из другого мира раздался завывающий, тоскующий голос: "У-у-у-у-у-у-у-унти!!!!!" - он все тянулся и тянулся, и, хотя был очень слабым, все таки нес в себе такую силу, что Михаилу стало казаться, будто и стены и потолок начинают дрожать, он даже уверился, что сейчас ветхое это здание рухнет...
Но тут его взял за руку карлик, и повел за собою. Михаил думал, что он предложит ему подняться вверх по лестнице, или же протиснуться в дверцу у противоположной стены, однако - он подошел к незримому до этого люку в полу, распахнул его. Открылись ведущие вниз ступеньки - с них прыгнули в стороны черные крысы большие чем карлик. Ступени были освещены тревожным кровавым светом - свет трепетал, и двигался, так что Михаил ожидал увидеть, что стены там окажутся обвитыми потоками живой, пылающей крови. Но нет - крови там не было, просто в стены были вделаны стеклянные шары, в которых бились этакие красные светлячки. Стены были выложены широкими каменными плитами, некоторые из которых потрескались; из некоторых же выбивался мох - чувствовал великая древность этого места.
Они спустились на устланный соломой пол. Прямо перед ними сидела на маленькой лавочке девушка дивной красоты с золотистыми волосами, не менее прекрасными чем спокойные лучи заходящего солнца. Одеяния ее были настолько дорогими, столь много было в них вплетено всяких драгоценностей, что оставалось только изумляться, как эта девушка могла оказаться в этом мрачном месте, тогда как ей полагалось бы прохаживаться в дворцовых покоях и ловить восторженные взоры своих подданных. Но эта прелестная девушка была заплакана, и настолько бледна, что ясным было, что кожа ее уже давным-давно не ведала прикосновения солнечных лучей. Да, впрочем, в этом городе Михаил еще никого не видел хоть кого со здоровым цветом кожи - вспомнились те ядовито-черные, недвижимые, которые бросали тень на все постройки, и подумалось, что уже долгое время город по какой-то напасти был сокрыт от благотворного сияния.
Вокруг девушки на соломе был очерчен золотистый круг, который как раз и можно было сравнить с недостающим солнечным светом. Круг был сложен из ее чудесных волос, и сначала Михаилу подумалось, что эти волосы острижены, однако, приглядевшись он понял, что это все ее коса - коса небывалой длинны - по крайней мере пять метров было в ней. Но Михаил не удивлялся - он уже научился ничему не удивляться. И еще он очень захотел, чтобы поскорее все это заканчивалось, чтобы смог вырваться домой, точнее - в парк, к Тане.
Девушка не обратила ни на Михаила, ни на Унти совершенно никакого внимания - как только появился карлик, она заговорила ему:
- Твои крысы совсем озверели с голода. Подкорми их хоть чем-нибудь... Они бы давно съели меня, если бы не круг из волос, но и так они грызутся - едят друг друга - я стараюсь не обращать внимания, но скрежет их клыков, верещание, визг, потом треск раздираемой плоти... Все это так страшно - я не могу этого терпеть. Накорми их, Сроби, иначе я так и не закончу своей работы...