Вкусные беседы
Люблю молчание.
Это мой погребок.
В нем хранятся бочки выдержанных слов.
Когда нужно угостить хорошего друга добрым словом, я спускаюсь с улыбкой в свое молчание обдумывая, что ему понравится больше, какой сорт, и решившись, даю на дегустацию.
Если слово придется по вкусу, продолжаю утолять его жажду содержимым выбранной бочки, а другой раз и из разных по чуток пригубим.
Вкусные беседы иной раз получаются через такое молчание.
Люблю свое молчание. Там не холодно и очень уютно. Приглушенный свет нашептывает спокойные мысли. Они очень благотворны для хранения слов.
Ненавижу, когда пытаются взломать фомкой мое молчание. Мало того, что нарушение права собственности, так ведь еще сквозняки, холод, резкий свет воровских фонариков. Ужасно переживаю за свои слова — их вкус может испортиться, загорчить, а то и отравить обидчика...
В особо урожайные времена, когда я чувствую, что хранилище мое переполнено добрыми словами, могу учудить, и выйдя на улицу раздавать каждому приятно улыбнувшемуся встречному легкую порцию молодых слов.
Люблю молчание друзей. Тех, которые умеют его обустроить по-доброму. Вкусные получаются беседы.
Цвет детства
Детство, в общей череде будней, видится серым, а то и вовсе бесцветным. Да и сама я, наверное, была бесцветной до прозрачности. Во всяком случае, ощущение собственной незначительности и незаметности было частым моим спутником.
Единственными яркими днями были праздники.
8 марта — желтый! Дивный, ни на что не похожий цветок — ми-мо-за! Странно, что мама, почему-то, не любит его...
Майские краски - красный и нежно-зеленый. Приятное чувство от, почему-то, пустого двора ранним утром, мои шаги даже подхватывает легкое эхо. Мамины пироги и моченые яблоки, обязательно покупаемые у опрятной бабульки по пути к мемориалу, тюльпаны...
Дни рождения... Бледно-зеленый — цвет старой застиранной скатерти. Шумные компании взрослых, перекрестные разговоры за столом. Иногда, перепадающая лично мне толика внимания, заинтересованности, а то и похвалы.
Но все эти праздники были хоть и красочны, но вполне предсказуемы.
Другое дело — Новый год! Я начинала о нем скучать и ждать следующий сразу после выноса из квартиры елки, которую я всегда пыталась удержать подольше всеми правдами и неправдами. Вот где поджидали чудеса! Живая елка! Подарки под ней и на ней! Дед Мороз, который ни разу не показался на глаза, и тем не менее знающий обо мне очень многое! Его таинственные стихотворные письма! И каждый раз неожиданные их появления! Это было самое настоящее чудо!
Конечно, когда я подросла, то, наконец-то, обратила внимание, что почерк Дед Мороза похож на папин. И стихи папа умел писать… И тогда стало понятно, откуда знание о моем росте-косичках-оценках... Но я так не хотела расставаться с детством, так хотелось подольше верить в чудо... И когда мама уже решила, что время Дед Мороза прошло, вдруг пришла открытка от него. Она, правда, не слишком удачно спланировала в салат, но зато ее появление было заметным и неожиданным для всех взрослых. Конечно, я не могу сказать это наверняка... Возможно, взрослые все поняли раньше и просто хорошо сыграли удивление, но я получила, ни с чем не сравнимое удовольствие.
А сколько цветов нес с собой Новый год — белый (снег, вата, морозные узоры на окнах), ярко-красный-синий-желтый (елочные игрушки, гирлянды), густой зеленый (сама елка-сосна), серебристый (дождик, мишура), золотистый... — кажется все и не перечислишь!
И все эти цвета были для меня! Мой личный праздник, моя елка, персональное чудо новогодней ночи. В этом, наверное, и заключалось главное чудо — внимание всех взрослых переключалось на меня — от того и перехватывало дыхание, потому и ждала вновь весь год.
Линия момента
Она была не молода, не слишком красива и одета в костюм совершенно скрадывающий ее фигуру, но пластика ее рук и лица завораживала – ее действия были отточены и ритмически выверены.
Я пару минут не решалась начать рисунок – впитывала образ, – а потом набрала на кисточку тушь и стала ловить выбранный ракурс лица, в промежутках ожидания которого намечала подсыхающей краской небрежно уложенные волосы, затем, торопливо обмакнув кисть, обозначила приподнятое плечо в пушистой накидке и, наконец, очертила ее руку, держащую розу.