То, что произошло, похоже было на сказку. В темноте с пением «Интернационала» бросившись в атаку, наш братский отряд конотопцев обратил в бегство танкетки, выставленные противником в качестве заслона по ту сторону болота. Конотопцы заняли рабочий поселок, расположенный против монастыря. В кольце окружения Новослободского леса была пробита брешь, в нее мы и проскользнули под покровом ночи. Рассвет нас застал уже далеко от монастыря, на дороге, проходящей другой стороной болота».
Продолжать борьбу в этом районе, наводненном вражескими регулярными частями, при почти полном отсутствии боеприпасов было невозможно. Ковпак ясно видел: еще одна такая сеча, как Новослободская, и соединению конец. Значит, нужно уходить. Немедля в испытанный путь к Брянским лесам, верным и надежным.
Дождавшись возвращения групп подрывников, которые успели уничтожить еще 6 вражеских эшелонов, Ковпак отдал приказ на отход. К этому времени партизаны узнали о страшном злодействе, учиненном гитлеровцами над мирными жителями Новой Слободы. Обнаружив, что ковпаковцы бесследно исчезли, фашисты за какие-нибудь полчаса расстреляли в селе 586 человек, в том числе стариков, женщин, даже грудных детей…
24 июля отряд, выросший за время рейда до 1300 человек, сметя со своего пути мелкие вражеские группировки, вернулся в южную зону Брянских лесов. И тут выяснилось, что Старая Гута занята противником — венгерским батальоном, не подозревавшим даже о возвращении партизан в свою «столицу». Несколько дней ковпаковцы отдыхали, а в ночь на 29 июля внезапным ударом наголову разгромили вражеский гарнизон. Советская власть в Старой Гуте была восстановлена, снова приступил к своим обязанностям председатель сельсовета Иван Васильевич Певнев, снава вернулись в свои дома укрывшиеся в чащобе местные жители.
Во время боя за Старую Гуту на сторону партизан перешло около сорока венгерских солдат, главным образом словаков и русинов по национальности. Многие из них остались в отряде, умножив интернациональную партизанскую семью.
Подводя итоги боевых действий, Ковпак писал: «Рейдовая тактика полностью себя оправдала. Соединение прошло по северу Сумской области и с выходами боевых групп на операции 6047 километров. Разгромлено 12 вражеских эшелонов, убито 4905 солдат и офицеров противника, уничтожено 25 танков и бронемашин, 26 автомашин, 3 паровоза, 194 вагона и цистерны. У врага захвачено два орудия, 29 минометов, 46 пулеметов, 233 автомата, а также много другого имущества».
С ВЫСОТЫ КРЕМЛЯ
Август сорок второго… К Волге рвутся отборные гитлеровские части — 300 тысяч солдат и офицеров. Командующий, генерал-полковник Паулюс, — один из лучших в вермахте. Грозная сила!
21 августа радист вручил Деду радиограмму: вызывала Москва. Москва затребовала его к себе! Любой на месте Сидора Артемьевича окажись, тотчас бы понял, что это значило. Надо ли говорить, как неописуемо был взволнован старик и как пытался скрыть свое волнение от товарищей. Понимал отлично: вызов по делам важным. Все, что соединение сделало за прошедший год войны, давало основания для такого вызова.
Впрочем, видно, Центральный штаб партизанского движения интересует не только его, ковпаковского, объединения дела. Иначе почему к тому же самолету подошли с такими же вызовами А. Н. Сабуров, Д. В. Емлютин — командир партизанского объединения Брянских лесов, командиры отрядов М. И. Дука, М. П. Ромашин, И. А. Гудзенко, Г. Ф. Покровский, М. И. Сенченко, Е. Е. Козлов и В. И. Кошелев? Иными словами, все руководство партизанского края. Видимо, следует ждать в Москве серьезного разговора по крупному счету обо всех партизанских делах вообще.
А если попросту, по-человечески говоря, то самому Деду не верилось в реальность происходящего до тех пор, пока самолет не взмыл над лесным аэродромом и взял курс на Москву.
Пилот озабоченно застыл за штурвалом. Прошлой ночью он доставил брянскому лесному воинству оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты. И, конечно, обязательные газеты, листовки… В лесах им цены нет! Его там не то что выжидают — жить не могут без живого печатного слова. А теперь вот этому пилоту доверен новый груз — самый дорогой: группа командиров партизанской Брянщины, Орловщины, Украины. Их ждет Москва…
Ковпак не видит пилота — он весь ушел в себя. Думает сразу о множестве дел, только что оставленных внизу. Как оно там получится, покуда в соединении не будет его, командира? Наверное, все толково сумеют сделать и сами. За это нечего тревожиться. С такими, как Руднев, Базыма, да и всеми остальными можно и жить и воевать…
…А фронт под самолетом ударил Ковпаку в глаза лучами слепящего света: прожекторы нащупали машину. Потом справа, слева, снизу огненные вспышки разрывов. Машину немилосердно швыряет из стороны в сторону. Самолет резко пошел вниз. Неужто попадание? Но из кабины слышится спокойный голос:
— Все в порядке, товарищи!
Пилот опытный, знает, как уходить от предательских лучей. И ушел! Выскочил!
Облегченно вздохнув, Ковпак осторожно пощупал изрядную шишку на лысине, только что полученную от крепкого удара головою. И все же, повеселевший, он добродушно пробормотал:
— В Москве заживет!
— Как и моя, кстати, — Александр Сабуров, тоже поглаживая ушибленное место, глядит на Ковпака. Оба смеются.
— Тебе, Сашка, что: в твоих кудрях, брат, целый барабан упрячешь, не то, что на моей лысине! — и Сидор Артемьевич, улыбаясь, загрубелой ладонью короткопалой руки еще раз проводит по голове. — Ага, вот и штурман. Что скажешь?
— Мы за линией фронта, товарищи! Теперь порядок! — Стоя в дверях пилотской кабины, молодой штурман довольно улыбается. — Как вы тут?
— Кабы не шишки — то всех лучше! — шутит Ковпак. Он неторопливо достает из вещмешка трофейную флягу. Сделав глоток, устраивается поудобнее, плотнее запахивает шубу и погружается в дремоту.
Заключительная часть полета прошла спокойно. Наконец впереди зажглись огни аэродрома. Без разворота пилот повел машину на посадку. Москва? Нет еще. Полевой аэродром штаба Брянского фронта. Прибывших встречает А. П. Матвеев, член Военного совета фронта.
Поговорили со штабными товарищами, немного отдохнули. Деду не отдыхалось — нервничал, когда же все-таки в Москву? Еле дождался, пока снова не пришел к командирам Матвеев:
— Едем, товарищи! Машина ждет!
Обрадованный Ковпак легко, по-кавалерийски, вбрасывает сухощавое тело за высокий борт грузовика, еще кому-то из молодых помог взобраться. Кое-как разместились в кузове на каких-то ящиках. Ничего, в тесноте, да не в обиде.
Дорога фронтовая. Длинная, трясучая, пыльная. Но это никого не смущает. Впереди — столица. Привезли, однако, вовсе не в Москву — в подмосковный санаторий. Встретил начальник в белом халате. Предложил пойти в баню, потом переодеться в пижамы, отправиться ужинать и спать.
— Что ты сказав, голубчик? — ласково переспрашивает Сидор Артемьевич. — В лазню? Пижамы? Мы что тебе, на курорт приехали? Мы сейчас у тебя такой зуд вызовем, что сам в баню побежишь!
Начальник непреклонно заявил, что без санобработки никого в корпус не пустит. Ковпак взвивается.
— Ну и не надо! А ну, хлопцы, распаляй костры!
Разошелся Дед. Еле уговорили… В Москву отправились все же только утром.
Ковпак жадно прильнул к стеклу легковушки. Еще бы! Он не видел Москву с бесконечно далекого теперь, мирного тридцать первого года. Теперь перед его глазами предстал совсем другой город — военный, суровый, ощетиненный «ежами». Окна домов перекрещены полосами бумаги — чтобы не вылетели стекла при бомбежке. Витрины магазинов заложены мешками с песком. На крышах чутко устремлены ввысь счетверенные пулеметные установки. В небе лениво покачиваются серебристые громады аэростатов воздушного заграждения; на стенах белой масляной краской стрелы — к ближайшему бомбоубежищу, Сразу отметил, что ритм всей жизни — тревожно-четкий. Люди чувствуют себя как на переднем крае. Бдительны и настороженны. Всюду воинские патрули.