И время истекло. Как обычно, всего лишь истекло положенное время, однако мне показалось, что прошло очень много времени. Я захлопнул учебник и потянулся, в этот самый момент у меня появилось дурное предчувствие. Мир, он был слишком тих. И я посмотрел на ослепительную уточку, которая покачивалась на волнах вдалеке. Лодка двигалась как пустая.
Мужчина был мертв.
«Должно быть, он, читая газету, принял принесенный с собой яд. Предположительно, дело обстояло так», — впоследствии сказал полицейский. Неисповедимы пути Господни. Если бы мое сердце не было закалено семьюдесятью тремя отказами в работе, возможно, я бы умер там на месте. Так я подумал. Мужчина улыбался, улыбка мертвеца была и не безмятежной, и не печальной, она была странной. Она напоминала утиный клюв с облупившейся краской. Тан-чик-фон, тан-чик-фон — я на всех парах примчался в административный домик и позвонил директору парка. «Что?!» — Директор подробно расспросил меня об обстоятельствах случившегося, а потом невозмутимо дал указания. «Он в спасательном жилете?» — «Нет». — «Тогда одень его в жилет, потом сообщи в полицию, я сейчас приеду». Тан-чик-фон, тан-чик-фон — я вернулся к лодке и с титаническими усилиями натянул на мужчину спасательный жилет. Я не осмеливался смотреть на мертвеца, поэтому проделал все как в тумане, как будто выполнял упражнения спецназовской статической гимнастики. Раз-два-три, раз-раз, два-три-два — и на повороте в прыжке в полуприседе упражнение было кое-как закончено. Я пропотел до последней нитки, словно весь летний сезон дождей обрушился на меня одного.
Полицейское расследование закончилось просто. В кармане мужчины была обнаружена предсмертная записка. Мужчина имел свой небольшой бизнес, обанкротился, подался в бега, семья его рассыпалась как карточный домик. Он делал все возможное, но тщетно. Он просил его извинить. Полицейские особо нас не мурыжили, но и не отлипали: а имеется ли лицензия, а устав, а техника безопасности, а управленческая халатность, а… а… — пока в конце концов не получили причитающийся магарыч от директора парка. И директор стал другим человеком. Он все больше отрешенно вглядывался вдаль либо смолил одну сигарету за другой, а ведь он собирался завязать. Он перестал колесить по Корее и допекать своих преуспевающих друзей: риелторов там, дистрибьюторов. «Теперь вы постоянно будете здесь?» — спросил я, заваривая сублимированную лапшу. «Пора сказать „нет“ самотеку», — так ответил директор.
И многое изменилось. Во-первых, присутствие директора мешало моему отдыху, а во-вторых, когда приходили посетители, у меня душа была не на месте. «А здесь хорошее место для самоубийства», — такие слова оставил один детектив, и чем дальше, тем больше я был склонен думать: «Ишь ты, и впрямь». К тому же ни один посетитель не светился жизнерадостностью. Катание на лодках в 32 км от столицы. Не от радости, а от безрадостности это катание, — так думал я. У директора парка — рожденного вообще-то для другого — дела, для которых он был рожден, по всей видимости, не клеились. Я — тан-чик-тан-чик — хотел хотя бы бросить камень. Ведь по количеству соискателей на одно место конкурс на госаттестации который год подряд переписывал рекордные показатели. Тан-фон, тан-фон, фон-тан — принимай, вода!
Видимо, директор перебрался в пристройку насовсем. Оставив заявки в разных местах, однажды он разжился кофейным автоматом. «На выбор цитрон или кукушкины слезы», — так сказал монтажник из лизинговой компании. «Давайте цитрон», — так сказал я. А еще директор установил на крышу административного домика громкоговоритель и фонарь, который хоть и относился к разряду легкого оборудования, но существенно освещал округу. Да, нас сразу стала заедать немилосердная мошкара, но на душе как-то посветлело, посвежело и похорошело. Обрабатывая друг другу укусы противовоспалительной мазью, вечером того дня мы разговорились о делах парка.
— Шеф, я думаю завтра починить «Кротобоя».
— Кротов?
— Да.
— Не стоит. Давай просто выбросим.
На следующее утро мы с шефом подлатали все тринадцать лодок-уток. Заменили семь педалей, замазали силиконом трещины. Отмыли всю грязь и напоследок прошлись полиролью, и наконец утки стали похожи на уток. С особым старанием я отдраил лодку под номером «ЛА-47». Облезлый и оттого ставший плюгавым клюв подкрасил свежей желтой краской. Это была та уточка, на которой мужчина свел счеты с жизнью. В отличие от масляной краски, ощущения кончиков пальцев, надевавших на мертвеца спасательный жилет, не смывались из памяти.