О том, какого рода нужна помощь, Ки Ха, в конце концов, умолчал. Может, надо подсобить на поле? А может быть, нужно отогнать кабанов? Эти мысли создавали путаницу в моей душе. А если там ящур или еще какая зараза? Ведь он опасен и для человека, — признаться честно, мне было не по себе. Так я довспоминался до птичьего гриппа и коровьего бешенства. Что же у него там стряслось? В пункте отдыха, на скамеечке, я пил «Хейзлнат» и курил. И вот что странно: сделав одну-единственную затяжку, я расчихался как курица, подхватившая смертельный вирус. В этой буре голубое, как море у берегов Чечжу, небо отхлынуло, как отлив — казалось мне. Словно тропическая рыба, чувствительная к перепадам атмосферного давления, я вспомнил жену и дочь. Раз и вспомнил.
В село Неправдоподобное я прибыл за полдень. Ки Ха подробно обрисовал мне путь, но, когда я добрался до райцентра, его объяснения утратили свою силу. Глядя на карту, опять же расспрашивая встречных, я с горем пополам отыскал-таки Неправдоподобное. В так называемом селе было всего несколько пустых домов, а людей — не то что людей, даже человеческой тени — не было видно. Зато я мог созерцать широченную тропу и величественную природу. Ого, прямо «Нэшнл джиографик»! Я окунул руку в ручеек, который струился вдоль тропы. Вода была освежающе прохладной, несколько мальков резвились в девственной тени, покачивая лобиками. Поразительно! Чтобы в нескольких часах езды от Сеула была такая первозданность! Потягиваясь, я пытался разглядеть конец тропы, теряющейся вдали. Всего несколько часов езды, а у меня было такое чувство, словно я в полном одиночестве стою на крутом скалистом берегу острова Уллындо, что лежит на юго-востоке в двухстах километрах от Большой земли. Словно прибой, ветер… зарокотал у меня в ушах. Если верить полученным ориентирам, чтобы добраться до коммуны, надо дойти до конца этой тропы, а потом обогнуть крутой косогор, к которому она выведет. Сколько же лет прошло? В девственной тени мне было почему-то неловко загибать и разгибать пальцы. С выражением нерестовой рыбы, которая вернулась в родную реку спустя семнадцать лет, я сел в свой внедорожник.
— Есть кто живой?
«Есть кто живой?» — несколько раз крикнул я, но никто не отзывался. В конце концов я решил оглядеть постройки коммуны. Из оных было несколько домиков, амбар и еще что-то вроде небольшого клуба, которые, однако, занимали обширную — по корейским меркам — территорию, так что обход отнял у меня целых десять минут. По пути я увидел рисовые чеки и отгороженное от них несколькими теплицами кукурузное поле, раскинувшееся до самого подножия холма. Жилые домики были сгруппированы в два массива, среди них выделялось главное здание; амбар и клуб располагались отдельно, а еще где-то, судя по приглушенному, разбавленному ветром мычанию, был коровник. В общем, размах приличный, раз ГДЕ-ТО был коровник. «Есть кто живой?» — я снова начал звать хозяина.
«Сок Хён, это ты? О, Сок Хён!» — Появился Ки Ха. Я уже успел высмолить сигарету. Видит бог, показался тарахтящий мини-трактор; видит бог, верхом на тарахтелке был Ки Ха. «Давно ждешь? Я прямиком из хлева, там… — и Ки Ха осекся на полуслове. — Как Су Хи?» — «Очень хорошо». — «Дочка растет?» — «Да». — «Спасибо тебе». — Ки Ха, пожав мою руку, долго не выпускал ее, на его глаза навернулись слезы. Не смея смотреть в его глаза, я виновато потупил взгляд на землю, на его тень. Ки Ха был наполовину седой. На фоне черной как тень кожи его седина сияла еще ярче. Былые годы сиятельно всплыли из глубин памяти на самую поверхность.
«Угощайся, это выращено моими руками». — Пусть все угощение состояло из пучка зелени и соевой пасты, зато какая гордость была вложена в него! За столом я выслушал несколько историй, связанных с коммуной. Если вкратце, то дело дышало на ладан, ведь это же был Ки Ха. Сначала завхоз, контра, сбежал, прихватив последние взносы группы поддержки и всю кассу коммуны — все, что было заработано за это время. Произошло это три года назад. Чтобы провести посевную, пришлось залезть в долги, но год выдался неурожайный. Вскоре долг вырос в три раза. Злосчастным оказалось решение поверить правительству и высадить особые сельхозкультуры. Через каких-то шесть месяцев политика изменилась, субсидирование перекрыли, а про какую-либо компенсацию забыли. Вместе с коммунарами построили курятник. Занялись птицеводством. Все бы хорошо, но цены на курятину упали. Птичий грипп, будь он неладен. Вскоре случился массовый падеж птицы. Курятник переделали в коровник и на чьи-то чудом полученные пожертвования купили десять коров. Большинство коммунаров разбежалось. Среди оставшихся возникли резкие противоречия. Консенсус так и не был достигнут. Худо-бедно держались благодаря чумизе и черному рису, однако ни с того ни с сего правительство пустило на внутренний рынок иностранных производителей зерна. Три месяца назад… общину покинули последние члены.