Подобную же путаницу устроили и с оформлением документов строгой отчетности. Те, которые был обязан подписывать директор, почему-то подписывались кассиром, а материально ответственные лица, вроде того же Петрова, бесконтрольно сдавали в бухгалтерию недостоверные отчеты. Словом, царила такая документальная анархия, которая и позволяла творить преступления.
Как установило следствие, а затем и суд, бесконтрольность и игнорирование нормативных правил отчета, учета и хранения продукции привели к тому, что на складе были созданы излишки зерна, гороха, подсолнечника. Теперь делягам ничего не стоило сбывать их на сторону. В этих операциях первую скрипку сыграли Петров, шофер Мазур и механизатор Ершов.
К упомянутым преступникам примкнули заведующая магазином № 28 Кленовского совхозрабкоопа Подольского райпотребсоюза Московской области Аникеева и заведующая магазином № 27 Дачнянского совхозрабкоопа Беляевского райпотребсоюза Одесской области Огурцова. Далеко не безвозмездно они стали принимать сотни килограммов левой продукции, оформляя ее по фиктивным приемным накладным и кассовом ордерам. В одних случаях похищенное записывалось на вымышленных лиц, как якобы сданное ими в магазин, в других — приписывалось людям, действительно заработавшим и продавшим зерно государству через торговые точки. Деньги за принятую у расхитителей сельскохозяйственную продукцию, понятное дело, изымались из кассы и передавались делягам.
То была, если можно так выразиться, оптовая продажа государственного имущества, закамуфлированная под индивидуальную. Но это не исключало продажи «излишков» и конкретным лицам. Работала в совхозе бригада наемных строителей, всего восемь человек. По договоренности часть заработка выплачивалась натурой, точнее говоря — пшеницей. Каждому из них причиталось по три тонны зерна. Фактически (и это отражено в накладных) им выдали лишь по 1600 килограммов. За остальное они заплатили по розничной цене, но, конечно, без необходимого в таких случаях документального оформления. В результате Примаченко и Петров получили около двух с половиной тысяч рублей и поделили их между собой.
Не постеснялись они запустить руку даже в фонд материальной помощи рабочим и служащим. Перед следствием и судом прошла большая группа работников совхоза, которым якобы помощь была оказана. Одни об этом… не подозревали, так как вовсе не просили ее. С удивлением рассматривали документы с поддельными подписями. Другие действительно расписывались, но денег так и не увидели, поскольку они тут же изымались Примаченко… для его собственных нужд.
Представ перед судом, он лепетал что-то о том, как трудно ему приходилось, когда в совхоз наезжали различные делегации и надо было устраивать достойные приемы, а поскольку средств на это не выделяют, приходится выкручиваться. Он лгал. Потому что все махинации не имели никакого отношения к приезду гостей. И вовсе не на их угощение ушли присвоенные денежки, а на попойки и увеселения директорского окружения. Да еще кое-что оседало в их кошельках.
Забота о собственном благополучии была для этой компании главной движущей силой, смыслом их существования. Совесть, порядочность, элементарное чувство долга, стыд, наконец, были им неведомы. Они пользовались совсем другими критериями оценки человека, признавали только свои правила общежития. Эти люди ни в грош не ставили тех, кто не способен был лгать, кто скорее готов был дать руку на отсечение, нежели украсть, кто не умел ловчить. Таких они презирали, высмеивали, считали наивными, несовременными «лопухами», которых остается лишь объегоривать. Другое дело — мужики «понятливые», «сообразительные».
Наверное, таким показался директору совхоза летчик Пушкаренко. Получал неплохо, был в коллективе на хорошем счету, слыл человеком добропорядочным, и вдруг — на скамье подсудимых. Может, человек слаб, может, трудно ему противостоять напору матерых преступников? А если не нашлось сил отказать как раз потому, что беспроигрышный соблазн оказался сильнее возможного наказания? Мы вовсе не хотим оправдывать Пушкаренко: он виноват; он должен понести наказание и понес его. Мы только хотим показать, насколько вредны и опасны такие, как Примаченко и Петров, способные влезть в душу человека и испоганить в ней доброе, разумное. Такое не сбрасывается со счетов, ибо нельзя забывать о социальной опасности преступного влияния одних людей на других.
Знал ли Пушкаренко о том, что приписки — зло, что заниматься ими противозаконно? Безусловно. Грамотный и эрудированный человек, он читал об этом в газетах, слышал по радио и телевидению, но, думалось, что все это очень далеко и никогда не будет иметь к нему отношения.