Увидал старый атаман гибель внука, да только пошатнулся и уже с последними селянами вступил в воду, отправляясь к остатнему своему убежищу. А солнце как ни в чем не бывало весело взблескивало на волнах, разбивавшихся о прибрежный камыш и рогозу, густою стеною стоявшие вдоль заболоченных берегов. Середина же островка выдавалась кверху пригорком, словно насыпанная нарочно, и поросла осокою с черноталом. По другую сторону текла быстрина, бурлившая маленькими воронками, и кто-то самый спорый уже успел обнаружить, что дальше на тот берег брода нет. Двое мужиков остановились около самой воды, а один даже вошел в неё по пояс, вздымая донную муть.
— Чего ты подался туда, Грицко? — спросил его товарищ.
— Как это на что? Сегодня ж Петров день. Вот бы мне жена задала трёпку, приди я сегодня до дому сухой! — бросил ему в ответ неунывающий купальщик, припомня старый обычай, гласивший, что окунанье на этот праздник отгоняет от женатых блудный помысел.
— Да тебе же домой аж до Подолья тащиться!
— Наш дом теперь уже тут — пить, ляхи как туча, а нам отступать некуда. Ну, идём до кучи. Пока будем дело кончать, тут и высохну. А гляди, какая грязь липкая — тел по воде и не отмылся…
С обеих сторон готовились к решающей схватке. На том берегу протоки вперед выступил дородный шляхтич и примялся задирать противника по древнему обычаю единоборцев:
— Гей вы, крысы! Ну-ка вылазьте на свет. Попались-таки в капкан?!
— Ежели тебе повадно заглянуть в то место, откуда у казака ноги растут, так мы тебе его и отсюда покажем в подробности.
— Посмотрим-посмотрим, а потом ещё и батогами проверим!
— Пробовали уже проверять и под Пилявою, и под Зборовом, ажно портки поразорвали. Да где-то, видать, и ты их продырявил — чтой-то мне твоя пика знакомая!
— Но-но! Тебе уж не до меня было, потому что ты рожу свою из кустов не казал!
Из-за спины шляхтича на его плечо тихохонько поместился мушкет, но казак был внимателен, тотчас присел — и выстрел прогремел вхолостую. Одновременно с ним отряд коронных вершников бросился вплавь по воде. Казаки встретили их ружейным огнем, а когда кони выбрались наконец на мель, навстречу бросились храбрецы-добровольцы — и ни один поляк не вышел живым на сушу: всех они побили или потопили.
— Не поддавайся, молодцы, не поддавайся супостатам! Лишь бы до ночи продержаться: ночь казаку мати! — подбадривал Опека. — Да челн переправьте на другой бок.
Шляхта беспрерывно палила из мушкетов, но между приступами обороняющиеся прятались за песчаный холм и отдыхали, а потом вновь выскакивали и кидались в бой. Солнце уже начинало клониться к западу, но врагам так ни разу и не удалось ступить крепкой йогою на казацкий берег. Ляхи сызнова заметались, когда к ним на дорогом породистом коне, встреченный с подобострастием, подъехал какой-то пап в серебряном панцире и начал что-то выговаривать. «По нашу душу совещаются», — сообразили казаки.
На той стороне вышел вперед блестящий рыжекудрый гусар и поднял руку, давая знак, чтобы перестали стрелять. Среди казаков один низкорослый, но бойкий на слово хлопец в белой холщовой сорочке с синею лентой, указывая рукой на шляхтича, весело крикнул:
— Гляди-ка, какова сиворакша! А ну-ка послушаем, что запоет эта птица?!
Стрельба действительно на время утихла. К гусару приблизилось ещё трое соратников; на этом берегу тоже показалось открыто несколько голов.
— Казаки! — пробасил он. — Пан краковский дивится вашему мужеству и не хочет даром лить кровь храбрецов. Положите оружие — вам будут дарованы жизнь и воля.
Селяне задумались, а тот, что приглашал послушать птичью песнь, аж охнул и скривился, словно проглотив что-то кислое: «Ну и сиворакша! ну и голосиста! Чтоб её подняло да гепнуло!»
С ответом выступил атаман Спека:
— Передайте тому пану Потоцкому, чтобы он не воображал ничего подобного про казаков. Нет уж, панове ляхи, нас не возьмёте обманом! Нам не жизнь дорога, да и золото за ничто — а милостями врагов мы гнушаемся. Дороже всего казаку воля.
С теми словами он вывернул карманы и все гроши и драгоценности на глазах посланцев Потоцкого покидал щедро в воду, а за ним то же самое сделали остальные.
— Так и передайте своему пану всё, что слыхали и видели, — а другого ответа не будет!
Как только посредники отъехали прочь, с казацкого берега вновь ударил залп под могучий крик «Слава!».