— Слава Господу Иисусу, — произнес чернец, не притрагиваясь к замку.
В ответ за стеною ясно послышалось: «Навеки слава!» Чернец открыл и впустил казака в келью, сам оставшись снаружи.
Света внутри тоже было немного, и потому Левко не враз разглядел пожилого настоятеля, сидевшего в кресле обок большого Распятия. Освоившись в полутьме, казак подошел к нему, почтительно опустился на колени и поцеловал руку, произнеся:
— Благослови, святый отче!
— Бог благословит, — отозвался монах. Лицо его было по-стариковски бледно почти до желтизны; сивые тонкие волосы окаймляли виски, кустистые брови нависали над живыми очами, пристально глядевшими на пришельца.
— Что ж, сыне, не удалось ваше дело?
— Порушилось, отче. Перемогли нас паны — опять татарва предала: утекла с поля, а гетман бросился за ней, да не возвратился уж больше. В таборе начались передряги: то селяне между собою, то крестьяне с казаками, а пока суд да дело, кое-кто из старшины и на сторону шляхты перекинулся, как вон полковник Крыса, — и даже Лысенко перебежал к Вишневецкому, но тот его вместо ласки запытал до смерти. Чуть не каждый день выбирали наказного гетмана: одни стояли за Джеджалия, другие за Богуна, третьи ещё за кого-то. Иногда всё-таки вместо смуты соберутся с силами, ударят по ворогу — как оно было в туманную ночь после Ивана Купалы, — и уже немало хоругвей разбили наголову, да на беду вылез ясный месяц и шляхта опамятовалась. И разве только однажды то было! А уж как Богун перевел тайком казаков через гати, тут такое зачалось…
— Знаю!.. Слышал уже, — бросил монах, чтобы приостановить горькую повесть, во время которой он незаметно привстал, а теперь опять опустился в кресло. Потом, словно подвигая пришедшего к совместному размышлению, заговорил в свой черёд:
— Не в ту сторону вы подались, сыне. Семеро веков назад, при князе Владимире Святом и его наследниках, крепко было наше русское княжество. А чем держалось оно? Единением всех земель на Руси да Святою Троицей. А как почался раздор, наказал Творец междоусобною бранью, нашествием иноплеменных, разделением вер… — он сделал небольшую остановку в речи, давая чуткому слушателю собраться с мыслями; а затем повёл её далее. — Пришла пора вновь обращаться к единству. Вот уже на моей памяти Байда подымался было за это дело, но только ещё начал разворачиваться — и не сдюжил; не потягнул, Бог ему прости, и гетман куда более крепкий — Конашевич-Сагайдачпый Петро. Говорит народ — до булавы треба ещё головы!..
— Да неужто вы, отче святый, и самого Байду знавали?
— Нет, про него только слышал, а вот Подкову — того видал. Да сказать по правде, и под Яссы с ним молодым ходил. Ан всё это ничего в одиночку Южной Руси не сулит — одна только с того погибель.
Левко кручинно поник.
— А что это ещё за жёнки с вами? — переменил разговор настоятель. — Чтой-то вы себя не по-казацки ведете…
— Нет, отче! Одна — молодица с хутора вблизи Пляшевой, у неё, должно быть, там муж загинул; едет к своему дядьке — потому что дома совсем край обезлюдел. Другая — моя нареченная невеста, от татар прошлый год отбили, с самого нашего села дивчина. За походами и повенчаться не успели. Да ещё треба у Бога прощенья просить — грех совершили, не потер-пелось, слюбились уже… — признался Левко и, засоромившись, потупил глаза.
— Закон нарушили. Вот заутра будет обедня, идите первым делом покайтесь, — молвил игумен довольно-таки сурово; но потом куда добрей кончил: — И хотя по уставу в монастырях венчать не положено, да тут гостит один мирской поп — так чтобы завтра ж и обвенчались; и грамоту ещё о том дадим в вашу церковь, как доберётесь до дому. А пир горой уже где-нибудь в другом месте справите — вы куда от нас держите путь?
— Думаем сперва на Житомир, потом в Белую Церковь — идёт слух, что там всё войско собирается снова… А позвольте спросить, ваше высокопреподобие, как же ваш-то монастырь от поляков спасается?
— То ещё давняя справа. Блаженной памяти князь Константин Острожский перед самою кончиной добыл от короля охранную грамоту. Но только вам всё равно треба прятаться — казаков нам крыть не дозволено. Ну, ступай покуда, сынок, устал уж и я не столь от заботы, как от горьких тех мыслей. Скажи келарю, чтобы принесли тебе повечерять, да ложись почивать. Служба начнется с восходом солнца; очистите совесть перед Господом, примете таинство — а как придут сумерки, братия выведут вас на верную дорогу, чтобы в песках не увязли, да и ворог не наскочил. Ангела-хранителя в путь!
…Перезвон колоколов на малой звоннице понёсся навстречу сполохам зарниц, возвещая начало утрени. Когда первые лучи солнца заглянули в летний монастырский собор, высвечивая бодрствующих чернецов, в их косом сиянии стали видны подымающиеся кверху клубы ладана, воскуряемого в кадильницах диаконов.