Эх, нелегко все это было пережить.
Ведь и та дивчина старилась.
Да и сам он… жаждал всем сердцем того, о чем сейчас он пел — одни среди безлюдной степи, забывая об опасностях, что поджидали тут на каждом шагу одинокого запорожца.
Пел и пел.
Пел, ибо не петь не мог.
Таков уж украинский характер.
Таков уж нрав славянина: поляка, серба, чеха, белоруса, россиянина, болгарина…
Таков уж нрав… «Наша дума, наша пісня не вмре, не загине: от де, люди, наша слава, слава Украïни!»
Говорил же когда-то Горький, что народная поэзия Украины — апофеоз красоты, что народ украинский сквозь века рабства и неволи пронес драгоценное богатство своего гения: «Гляньте, какой ласковый и певучий мир раскрывается в его бессмертных песнях!»
И правда, гляньте.
Ведь поет украинец и на войну идучи.
Поет и печалясь.
Да и работает народ наш, будто песню поет.
Железо кует, словно песню поет.
Заводы строит, словно песню поет.
Жито сеет, что песню поет.
Да и песню поет, словно песню поет.
И много же их у нас, тех песен…
…Попросил как-то молоденький черт нашу девку:
— Научи-ка меня песни петь.
Девка того черта и оседлала.
— Неси меня, — говорит, — куда знаешь: я буду петь, а ты учись.
Ухватилась девка за шерсть, понес ее черт в леса, в чащобы, где терновник, где глод, да только сам так ободрался, что и шерсть с него долой, а девка — цела, и все поет.
— Когда же ты, клятая душа, напоешься? — спрашивает черт.
— Да я, — говорит девка, — еще и половины не спела.
— Откинь маленько: там словечко, там — два.
— Из песни слова не выкинешь!
Так и пела девка, пока черт не окочурился…
Вот сколько у нас песен! Да каких: и черта убить можно!
Книга первая
НАЧИНАЕТСЯ ПЕСНЯ ПЕРВАЯ
Эту песню Зеленого праздника мирославские девчата, неутомимые певуньи, пели с самого утра до тревожной ночи под троицын день, ради коего эта песня и на свет народилась, да и песня про калину славно звучала именно здесь, в городе Мирославе, скрытом в ее зарослях, потому что белым цветом пенилась в тот день вся Калинова Долина.
Вот почему эта песня… вот почему она…
Да вы лучше сами послушайте:
Была она длинновата все же, эта ладная песня, и слышна была в тот день по всем майданам, но зеленым улицам, но самым дальним закоулкам щедро убеленного кистями калины славного украинского города Мирослава.
Слышна была та песня и в березовой рощице у мирославского собора, о красоте коего в свою пору немало было книг написано, собора, возведенного без единого железного гвоздя, ибо железными — некогда тело Спасителя ко кресту пригвоздили.
Слышна была песня и в каменных панских хоромах, красовавшихся на площадях, слышна была и в хатах достаточных мещан и ремесленников, и на городских окраинах, где белели опрятные лачуги бедняков.
Долетала песня и до вышгорода, нависавшего над Мирославом развалинами доминиканского монастыря, сожженного еще старанием гетмана Богдана Хмельницкого — за то, что мнихи-доминиканцы, никак не желая прихода козацкого вызволительного войска, освящали шляхетский меч, вокруг костела его носили, дабы господь помог искоренить всю вольную Русь, а пожар полыхал там с такой неистовой силой, что колокола в костеле сами собой звонили… Теперь по всей горе над Мирославом простирался широкий пустырь, и только щедрый источник на самом верху по-прежнему струился вниз веселым ручейком да на готической башне разрушенного монастыря в последнее время денно и нощно сидел угрюмый сокол.