Догадавшись, что пастух водит их за нос, паша разгневался и приказал содрать с него живьем кожу и распять его на дереве. Турки так и сделали. Место, на котором с этого пастуха содрали кожу, названо Живодером…
Ворвавшись в Моштаницу, турки разграбили и подожгли монастырь, а потом двинулись по подкозарским селам и похватали множество детей от семи до пятнадцати лет. Этих детей они пригнали в лес, к монастырю, и перерезали их. Место, на котором дети похоронены, называется Могилками.
Рассказ лесника.
Вдоль Млечаницы, вдоль самой воды они бредут, едва передвигая ноги; и вот перед ними множество мертвецов на носилках, на ветхих, истрепанных плащ-палатках. Разлагающиеся трупы.
Он обнаружил их по смраду. Он шел впереди колонны, и ветерок из леса время от времени доносил волны зловония, на мгновение заполнявшего весь лес. Тогда все зажимали рот ладонью и задерживали дыхание, а некоторые пускались бежать, чтобы уйти от смрада. Но уйти было невозможно, да и он им не позволил, так как мертвецов надо было похоронить. Когда-то это были бойцы, раненные при обороне Козары, что можно было заключить по их шапкам, на которых еще виднелись пятиконечные звездочки, почернелые от дождя, грязи и крови, засыпанные листьями и лесной трухой.
Ему представилось, как он лежал бы на носилках, беззащитный, среди остервенелых врагов. И меня легко могла постигнуть их судьба, думал он, отдавая бойцам распоряжение подобрать трупы и похоронить их.
Их клали в ямы, вырытые наспех; трудились из последних сил, с нескрываемым неудовольствием. Заталкивали в ямы вместе с носилками, даже не пытаясь отделить от них. Некоторые не могли вынести запаха, бежали прочь и издали Христом-богом просили товарищей обойтись без их помощи. Страшнее всего было зрелище кишевших на трупах червей и муравьев.
Тогда он приметил стаи ворон и сорок. В вышине, над вершинами деревьев, в голубизне неба, эти стаи кружили над мертвецами, следя за тем, как их уносят и закапывают. Даже после похорон птицы не переставали кружить над могилами: вороны каркали, сороки ловко увертывались от кидавшихся на них ворон, чаявших от них получить то, чего больше не оставалось внизу, на поляне.
Каркающие черные стаи кружили в лазури над его головой, точно дожидаясь, чтобы и он пал, а они бы расклевали и разнесли его тело на все стороны. Напрасно он приглядывался, закидывая голову: черные стаи не редели, а множились, появляясь из леса и летя низко, то над самыми деревьями, то между стволов; вестники зла, несчастья и погибели…
А смрад все ширился и ширился. Смрад встречал колонну, как разбойник путника на большой дороге. Он подстерегал их в засаде и налетал, возвещая, что и тут, поблизости, лежит мертвец или, может быть, целая куча трупов.
Надо было бы проверить это, но ни у кого не находилось ни сил, ни решимости. Они останавливались, зажимали рот ладонью, задерживали дыхание; некоторые пятились, бежали назад, вправо или влево, стараясь обойти зловоние стороной. Но все было напрасно. Смрад наступал и разрастался, заполняя лес, отягощая ветви. Казалось, что он бьет отовсюду — из оврага, от реки, со склонов, из леса…
Закопав еще несколько трупов, колонна двигалась в путь. Ему стало ясно, что больше им не выдержать. Смрад вызывал рвоту. Это было страшнее гибели: отвратительно, невыносимо, ужасно. Дышать было невозможно. Их рвало на ходу, они шатались, хватаясь за живот, в котором кишки точно лопались. Непонятно было, что смердит сильнее: трупы людей или животных. Им казалось, что мертвого человека можно узнать по томительному, кисловатому, странному запаху, который душит и проникает во внутренности и в самые кости…
К счастью, через несколько километров, когда они выбрались на склон горы, смрад исчез. Его не стало. Ветер не приносил его, и черные стаи не указывали уже на его близость. Он остался внизу, в долине, вместе с черными стаями. Но каждый нес его в своих ноздрях, в легких, в мыслях. Если запах опять вернется, они не выдержат, попадают на землю и умрут в мучениях. Однако смрад не возвращался, а свежая прохлада под густым навесом ветвей как будто предвещала, что его больше не будет, что он исчез и может вернуться только в кошмарном сне.
— Привал на десять минут, — сказал Лазар.
И вот одни падают на траву лужайки и тотчас начинают храпеть, а другие отправляются собирать ягоды или кислицу. Кто-то отыскал пучок черемши, похожей на лук-порей, ест и давится, длинный лист застрял в горле.
Вот до чего они дошли. Когда-то неудержимые, стремительные, многочисленные, они превратились теперь в жалкую горсточку лесных разбойников. Отряд рассеялся. Нет штаба, нет Обрада, нет Шоши, нет окружного комитета и товарища Словенца. От многочисленного войска Младена, от почти четырех тысяч бойцов осталось только несколько рот, да и те общипанные и разбросанные, блуждающие по лесу, истерзанные, измученные, не способные к бою. Даже без единства в мыслях: одна группа перешла через шоссе на Козару, а другая исчезла без следа…