— Женюсь, говорю тебе, и поэтому вот тебе фляжка. Бери! Тут ракия. Разве можно жениться без ракии?
— Где взял?
— Чего спрашиваешь, пей… Надо еще других угостить, так и бог велит.
— Какой еще бог? Бога нет!
— Это комиссар говорит, что нет, а я комиссару не верю и не люблю его… Пей, Лазар, и будь здоров и счастлив.
— Клянусь своими ребятишками, ты уже пьян, Райко.
— Не пьян еще, но буду пьяным, потому что женюсь, а тебя, командир, зову в сваты.
— Где же твоя невеста, горе ты мое?
— Невеста здесь, в роте, только не скажу, кто она. Комиссара боюсь. А что, хорошие люди эти комиссары или у них сердца каменные? Мне кажется, каменные у них сердца, ничего не чувствуют, а только нас критикуют.
— Как же тебя не критиковать, коли так нализался?
— Еще не нализался, но налижусь как следует, потому что женюсь. А чего не жениться, если нынче ночью, может, и погибну? Мне уже двадцать лет, а что такое баба, не знаю. Боюсь, командир, так и помру я парнем, вот и хочу жениться и хоть одну ночь проспать с женой. А красивая она, красивее иконы, клянусь своим святым.
— Нечего святых поминать, ты ведь партизан.
— Партизан, а праздник свой вспоминать буду, и в партизаны пришел не для того, чтоб его забыть. Я сюда пришел, чтобы отомстить усташам за свое ребро… Поломал мне его Муяга, проклятый… Теперь женюсь, святым своим могу поклясться, а девушка моя тут, в роте у нас… Их всего три, угадай которая…
— Анджелия?
— Не знаю…
— Может, Эмира?
— Не знаю…
— Даница, что ли, пройда ты этакий?
— Не знаю, командир, угадывай!
Райко запрокинул голову, наклонил флягу. Ракия булькала в горле, как в воронке, а командир смотрел и не сердился. Он все готов был ему простить, потому что считал этого парня одним из самых смелых в роте. Вспыльчивый, своевольный, недисциплинированный, к тому же бесшабашный и крутой по натуре, Райко, разозлившись, мог обругать, оскорбить, но Лазар ему все спускал, даже тогда, когда его приводили в лагерь связанного, как дезертира. Шальной и взбалмошный, он покидал роту, ни у кого не спросив разрешения, болтался по селам, пил, скандалил, даже грозился кого-то убить во имя партизанской справедливости, пока, наконец, не попадал в руки патруля.
— Командира вперед, — передали приказ по цепи. — Командира вперед, — переходило от бойца к бойцу.
— Кто зовет командира? Передай по цепи: кто зовет командира?
— Иван зовет!
— Командир занят, я пью с командиром. Пусть Иван подождет, а то получит по морде.
— Хватит, Райко, — сказал Лазар решительно, но не строго, а скорее мягко. — Дай сюда фляжку и не болтай лишнего, а если еще раз скажешь так о комиссаре…
Райко взглянул на него удивленно. Он перестал пить, и ракия потекла мимо рта на землю.
— Ну что, командир, теперь порядок?
— Порядок. Еще раз увижу тебя пьяного, отберу оружие и выгоню из роты, а то и жизнью поплатишься.
— Кто, я, командир?!
— Сказал: хватит! Если еще раз так скажешь о комиссаре, будешь иметь дело со мной.
— Ясно, командир. А все же послушай меня. Комиссар тут в роте приставлен за тобой присматривать, а не врага бить… Правда, вот те крест.
— Заткнись, не то отберу оружие и отправлю в штаб отряда как бузотера.
— Кто, я бузотер? Да я ведь это только тебе сказал.
— Командира вперед, — снова передавали по цепи.
— Вперед, командир, — откликнулся и Райко, подтягивая на себе ремни.
— Дядя, ты на коне поедешь?
— Нет, езжай ты.
— Смотри-ка, Новак!
— Ты откуда взялся? — Лазар даже рот открыл от удивления, увидев отца.
— Пришел воевать, — отвечал старик, постукивая палкой о землю.
— За кого воевать-то? За императора Франца?
— За Пецию, — ответил старик. — За Петара Пецию, гайдука и героя, что турок, прогнал с Козары. У него, дети мои, надо учиться, как воевать, как кровь проливать…
— Да ну тебя с твоим Пецией, — фыркнул Лазар. — Что с нашими-то? Мать с тобой? А где Даринка, дети где?
— Все тут, сынок, — сказал старик. — Ушли мы из своего села, а я вот пришел к вам, давайте, мол, мне винтовку, вместе с сыном воевать буду.
— Теперь вижу, в кого ты, Лазар, уродился, — послышался у него за спиной голос Ивана. — Отцовская кровь, сразу видно.
— Ясное дело, отцовская, чья же еще? — хмыкнул старик, ковыряя палкой землю. — А вы, сынки, лучше скажите, что же это такое? Зачем же вы дозволяете им села жечь? Разве не можете остановить их? Неужто дошло до того, что мне, в моих летах, за ружье браться надо? Или вы ждете, пока их бабы с топорами да кольями в реку погонят?