— Кому сказал?
— Людям, которые спрашивали меня. Я записал все.
Де Франко смотрел на эльфа, на лицо, безупречное и бесстрастное, как у статуи.
— Кажется, я тебя не понимаю. Я запутался. Мы говорим о фронте. Мы говорим о том, что твоя жена и дети могут быть в опасности, так? О том, что моих друзей, может быть, сейчас убивают. О падающих снарядах и подрывающихся людях. Мы можем что-нибудь с этим сделать?
— Я здесь для того, чтобы заключить мир. Я — саитас. Дар тебе. Я — плата.
Де Франко захлопал глазами и покачал головой.
— Плата? Кажется, я этого не понимаю.
Долго было тихо.
— Убей меня, — сказал эльф. — Затем я и пришел. Чтобы стать последним погибшим. Саитасом. Чтобы стереть ошибку.
— Черт, нет. Нет. Мы не расстреляем тебя. Послушай, эльф, мы только хотим положить конец войне. Нам не нужна твоя жизнь. Никто не хочет тебя убивать.
— Де Франко, у нас не осталось больше ресурсов. Мы хотим мира.
— И мы тоже. Послушай, мы просто заключим соглашение — соглашение, понимаешь?
— Я и есть соглашение.
— О господи, соглашение — это клочок бумаги. Мы пообещаем друг другу мир, вы пообещаете не нападать на нас, мы пообещаем не нападать на вас, мы установим границы между нами, и ты отправишься домой к жене и ребятишкам. И я отправлюсь домой, и дело с концом. Никаких больше смертей. Никаких убийств.
— Нет. — Глаза эльфа блеснули за бледной маской. — Нет, Де Франко, не надо бумаги.
— Мы заключаем мир чернилами на бумаге. Мы записываем мир, устанавливаем соглашения, и этого довольно; мы исполняем то, что обещаем исполнить.
— Тогда запиши это на вашем языке.
— Тебе придется подписать договор. Подписать на нем свое имя. И соблюдать условия. Вот и все, понимаешь?
— Два дня. Я подпишу вашу бумагу. Я заключу ваш мир. Он — ничто. Наш мир — во мне. И я здесь, чтобы дать его.
— Черт побери, мы не убиваем людей ради соглашения.
Глаза цвета моря заморгали.
— Неужели одного так трудно, а миллионы — так легко?
— Это не одно и то же.
— Почему?
— Потому что… потому что… послушай, война затем, чтобы убивать, мир — чтобы оставаться в живых.
— Я не понимаю, зачем вы воюете. Все, что вы делаете, для нас бессмыслица. Но я думаю, мы почти понимаем. Мы говорим друг с другом. Мы употребляем одни и те же слова. Де Франко, не надо больше нас убивать.
— Только тебя. Только тебя, так, да? Черт подери, это безумие!
— Чаша пойдет. Или пистолет. Что угодно. Де Франко, разве ты не убивал нас раньше?
— Господи, это совсем другое дело!
— Ты говоришь, для вас довольно бумаги. Эта бумага перечеркнет все ваши ошибки и заключит мир. Но нам бумаги недостаточно. Я никогда не поверю ей. Вам придется заключить и мой мир тоже. Тогда обе стороны будут знать, что это по-настоящему. Но должен быть саитас и от людей тоже. Кто-то должен стать саитасом от имени людей. Кто-то должен пойти к нам.
Де Франко сидел, сцепив руки.
— Ты хочешь сказать, отправиться к вам и отдать свою жизнь.
— Последняя смерть.
— Елки-палки, да вы психи. Долго же ты ждал, эльф.
— Ты не понимаешь.
— Это уж точно, не понимаю. Чертовы кровожадные психи!
Де Франко взмахнул руками — встать, уйти от этого безгранично терпеливого и нечеловеческого лица, лица, на котором каким-то образом появились неуловимые выражения, от этого голоса, который заставлял его забыть, откуда впервые появились слова. А потом он вспомнил о слушателях, слушателях, делающих пометки, о полковнике, которая смотрела на него из-за своего стола. Информация. Победить — не результат. Вопросы — вот результат. Выяснить, на что они способны. Мир перестал быть целью. Они имели дело с безумцами, с душами, которые не знают мира. С эльфами, которые гибли назло неприятелю. Которые кончали с собой шутки ради и ни в грош не ставили чужую жизнь.
Он остался на своем стуле. Сделал еще один вдох. Собрался с мыслями и вспомнил еще одно, о чем стоило узнать.
— Что вы сделали с пленниками, у которых учились языку, а? Расскажи мне.