И действительно, на другой день после совершившегося чуда, т. е. 22 февраля, графиня со своей здоровой уже дочерью, взяв с собой и образ Божией Матери, отправилась в столицу. Граф Капнист встретил свое семейство на Курском вокзале железной дороги. Восторгу и чувству радости отца не было пределов. Он оглядывал, как после сообщал, свою любимую дочь со всех сторон, велел перед собой прохаживаться и, уверенный в совершившемся необычайном чуде, представил ее в Москве перед всем персоналом лечивших ее врачей крепкой и свежей, без всяких признаков той самой болезни, которой так незадолго перед сим медицина придавала такое серьезное значение.
Квартиру графа посетили многие знаменитые врачи столицы, которые были приглашены графом осмотреть бывшую их пациентку! К графу прибыли гг. Павлинов, Каспари, Склифосовский, Корсаков и др. Все они признали молодую графиню совершенно здоровой, выражая при этом свое недоумение перед свершившимся фактом выздоровления. При этом профессор Склифосовский выразился, что он смущен увиденным и не может с научной точки объяснить случай выздоровления больной. Сам г. Шарко, эта современная знаменитость по части лечения нервных болезней, называя болезнь графини истерией, отказался в то же время объяснить ее вывихи в руках и ногах, а также и мгновенное ее выздоровление. При этом он сказал, что подобной болезни и подобного выздоровления он не встречал в своей практике. «Если бы, — прибавил он, — отец, мать, дочь и доктора, лечившие больную, не были свидетелями — очевидцами ее болезни и сами же не рассказали мне о ней, я все слышанное от них счел бы за мистификацию».
Между тем, весть о необычайном чудесном событии облетела Москву. Чуткие ко всему, что касается религиозных верований и убеждений, москвичи начали осаждать квартиру графа с целью поклониться святому образу. Органы нашей печати разнесли весть о чуде по всей России. В Лоскутной гостинице, в которой занимало квартиру семейство графа, начала толпиться московская знать. Все эти люди спрашивали и расспрашивали. Все желали видеть образ, исцеленную, всем хотелось из первых уст отца и матери выслушать дивную повесть о совершившемся необычайном исцелении больной. Впрочем, предоставим говорить за нас самому графу, который в своем письме к сестре так описывает движение в Москве во время пребывания его там со святым образом и со своей дочерью: «Религиозная Москва, заслышав о чуде от св. иконы, двинулась к нам в Лоскутную на поклонение образу. Тьма-тьмущая публики засыпали нас грудами карточек, выражая горячее желание поклониться святыне и хотя на минуту привезти икону к их больным домашним. Разнеслась молва об исцелениях в Москве. Два-три случая поразительных я сам знаю. Многие предлагали содействовать украшению иконы или устройству церкви, и предложениям не было конца. Не буду описывать, — продолжает граф, — до какой степени все это поразило и потрясло меня. Самого различного свойства чувства овладели мной. Но когда, с дозволения преосвященного Алексия, я дал нашу дорогую икону для всенародного поклонения в церковь, когда я увидел тысячи молящихся, когда услыхал я и от священника, и от старосты, что они не помнят такой толпы молитвенников, — я был поражен величием благоговения православного народа к религиозной святыне, а вместе и величием совершившегося события. Толпы давили друг друга за клочок ваты от иконы или за каплю св. воды. Все это, — говорит далее граф, — происходило как раз в роковое время, в первых числах марта, и смело скажу, что, несмотря на весь ужас, охвативший всех, во многих благотворно было то неотразимое впечатление, которое давило душу и терзало сердце, возбуждая в скорбной душе покаяние о грехах и молитвенное упование на благодатное покровительство и заступление Божией Матери».
«Да, дорогие друзья мои, как ни много я пишу, но и сотой доли не в состоянии передать вам, как бы хотелось. Скажу только одно, что теперь много более я стал религиозен, чем каковым был. Молюсь и нахожу удовольствие в молитве. О вас, мои друзья, я также принес мои грешные молитвы, да сохранит и не оставит вас Своими молитвами Царица Небесная».