Отряды Вятки и Прокуды наконец прорвали окружение и не распыляясь на разбегавшихся ордынцев, пошли на выручку Темрюку с Якуной, к ним присоединилась группа дружинников из крепости. Небо светлело все сильнее, из-за леса вырвались первые лучи солнца, озарившие облака, сбившиеся над городом в кучу, но нарождающийся день не был на руку охотникам, потому что враг мог опомниться и ударить по ним всеми силами. Вятка отобрал группу в два десятка ратников и послал ее держать подступы к разводному мосту, он успел заметить, как в утренней дымке вознесся на пологий холм на краю равнины мунгальский всадник на породистом коне, вслед за ним поднялась на вершину пышная свита в богатой броне. Это обстоятельство не предвещало ничего хорошего, оно заставляло лишь поворачиваться быстрее, Вятка вырвался на мохнатом скакуне вперед и указал саблей на сотни нехристей, отделявшие их от охотников под началом Темрюка с Якуной, зажатых между ними:
— Вои, там наши братья! — крикнул он. — Пришел наш черед вызволять их от мунгал!
— Слава Вятке! — подбодрили себя криками дружинники. — Веди нас, витязь, на поганых!
Около трех сотен конников натянули луки, отобранные у врага, они воздели их дротики и поскакали лавиной навстречу ордынцам, продолжавшим окружать воев с двумя сотскими во главе, прижатых к берегу Жиздры. Когда до первых рядов оставалось с десяток сажен, тысяцкий осадил коня и отдал приказ:
— Отпустить тетивы луков!
Стрелы и дротики, пущенные ратниками, устремились к разноцветному воинству, приготовившемуся встречать их саблями. Это был просчет ордынских ханов, не упредивших атаку встречной стрельбой из луков, а решивших, что урусуты поступят так, как поступали всегда, то есть, сразу ринутся на врага. Они не поняли, что вятичи переняли многие приемы и теперь представляли из себя один из ордынских полков, более мощный, не уступавший учителям в подлости. И когда с коней стали падать пораженные воины, джагуны замешкались с командами, чем вселили в подчиненных больше неуверенности. Мунгалы попятились назад и скоро смешались с соплеменниками, отбивавшими с тыла наскоки дружинников Темрюка и Якуны, это привело к панике в рядах, ситуация сложилась такая, будто они попали в окружение сами.
Вятка понял, что ратный успех сам идет козлянам в руки, он сжал бока лошади коленями и закрутил саблями перед собой с такой скоростью, словно это ветряк поймал деревянными лопастями сильную струю ветра. Кто из ордынцев попадал в стальной круг, тот не выходил из него живым, а падал под копыта коней изрубленным куском мяса. За тысяцким пристроилась Улябиха, сил у нее было меньше, но ловкостью и сноровкой природа наделила сполна, баба замахивалась на тугарина саблей, сама же, когда враг отклонялся, открывая незащищенные места, ширяла туда острием копья, держа его прижатым до времени к боку лошади и потому не привлекающим внимания. Рядом с нею, по другую сторону от Вятки, ломился в гущу нехристей Званок, поодаль раззудил плечо для брани Прокуда с верными воями, успевшими подобрать кроме сабель и дротиков круглые щиты пришельцев. Встряхнулись, заметив мощную подмогу, дружинники Темрюка и Якуны, из их глоток вырвались кличи, заставившие дрогнуть самых закаленных ордынцев.
Мунгалы стали чаще поглядывать в сторону холма на краю равнины, на котором высилась фигура всадника в шлеме, украшенном лисьим хвостом, позади развивалось в руках кешиктена пятихвостое знамя. Рядом замерли в почтении несколько ханов в богато украшенных доспехах и делал перед всеми однообразные круги колдун в высоком колпаке с бубном в руках. Наконец шаман упал на землю и слился с нею, теперь все зависело от того, какую весть принесли мангусы, служившие посредниками между ним и Тенгрэ, повелителем синего неба.