Последние ряды воинов скрылись среди деревьев, оставив после себя дорогу, глубоко протоптанную копытами лошадей, саин-хан повернул коня назад и встретился взглядом с Субудай-багатуром, подбиравшим поводья:
— Я еду следом за туменами, — буркнул тот, не дожидаясь вопроса. — Может быть, нам повезет в этот раз пробить брешь в стенах крепости и поднять ее защитников на наконечники наших копий.
— Непобедимый, если вам не удастся покорить город, когда все подходы к нему открылись, то я сам поведу кешиктенов на штурм его стен, — веско сказал джихангир. — Другого решения взятия Козелеска нам не известно.
Старый воин ничего не сказал, он натянул уздечку и не глядя на родственников способного своего ученика, не оставлявших его без внимания из-за того, что последнее слово всегда было за ним, поехал по склону холма вниз, где его уже ждала тысяча телохранителей, прозванных бешенными. Впереди покачивался в седле с хвостатым тугом в руках угрюмый кешиктен с двумя оруженосцами по бокам, за ними стукала копытами по просохшей земле сотня отборных воинов с нашивками на рукавах, и только после них переваливался из стороны в сторону сам Субудай-багатур, сутулый и комковатый словно замшелый придорожный камень, под который не текла вода, но из которого можно было всегда высечь искру. Джихангир смотрел вслед до тех пор, пока полководец не спустился со склона и не пересек обширной поляны, окруженной лесом со всех сторон, затем властно махнул рукой и тронул коня к белому шатру.
Оборвался рев боевых труб, затихла барабанная дробь, шаманы приникли к земле, стремясь угадать, какая опасность подстерегает полки ордынских воинов во главе с Непобедимым. Но за их усердием следили только те, кому было велено докладывать обо всем на свете хозяину судеб, остальные всадники, разукрашенные перьями и разноцветными лентами, разъехались в разные стороны. Воины, успевшие превратить поляну в степное стойбище, занялись повседневными делами, кто-то собрался на охоту, другие принялись настраивать оружие, а кого-то снарядили на поиски главного продукта — зерна. Без него у людей пучило животы и приключались другие болезни, да и какая была еда без лепешки, пусть подгоревшей на углях. Но зерна не было нигде, даже в самых отдаленных урусутских погостах, успевших опустеть до одинокого лая старой собаки, зато ощетиниться из лесных дебрей десятками острых стрел. Поэтому всякий ордынец мечтал о возвращении к родным очагам, чтобы отдохнуть от похода душой и телом, не уставая проклинать урусутов, не желавших сдавать крепость Козелеск и заставлявших их терпеть кровожадных блох, вшей и другие неудобства походной жизни…
Ханы Кадан и Бури объявили туменам привал, когда лес стал редеть и сквозь стволы показались белые стены Козелеска, они договорились встретиться перед подходом войска к городу, чтобы обсудить дальнейшие совместные действия полков и выявить слабые места в обороне, осмотрев окрестности с высоты холма, поросшего вековыми деревьями. Их скакуны направлялись навстречу друг другу, когда из чащи выбежал в окружении верховых кешиктенов саврасый жеребец Непобедимого и затрусил к ним неторопливой рысью. Молодые темники чертыхнулись, взявшись отгонять дыбджитов и мангусов быстрым шевелением губами и разминанием между пальцами разных амулетов, они надеялись сами проявить доблесть и военную смекалку, чтобы не делиться потом славой по овладению городом ни с кем.
Но хитрый лис был везде, как не был нигде и никогда, он появлялся там, куда его направляло внутренне чутье, развитое как у одинокого волка. Впрочем, Непобедимый всегда вел жизнь волка-отшельника, разница заключалась в том, что он позволял разбойничать на помеченной им территории собратьям, забирая себе львиную долю добычи, если охота у них случалась удачной. Вот и сейчас он сделал вид, что собирается сам обдумывать проблемы по штурму крепости, но кто бы в это поверил, а если бы поверил, то ощутил в скором времени на себе действие негативных невидимых сил, стремившихся столкнуть его с дороги, ведущей к вершине. Чингизидам ничего не оставалось, как пристроиться в хвост отряда телохранителей и повторять за старым полководцем каждый шаг, который он надумал совершить. А Субудай тем временем выехал из лесного массива и остановился на вершине холма, выбранного ханами для уединенной встречи, покашлял в воротник тулупа со свалявшейся шерстью и хитро посмотрел на них через плечо:
— Крепкий алмаз мы видим перед собой, он не уступит многим барон-таласским, упрятанным в заоблачных высотах, куда не смогли добраться полки Искендера Двурогого, — ухмыльнулся он снисходительно. — Ни один ювелир не рискнул бы обработать его грани, даже если бы ему предложили за это сундук золота.