— А ну, ратники-привратники, дружинники богатырские, не все-то вам сидеть на шеях простолюдинов, пришла пора отрабатывать свой хлеб, — он повернулся к Званку. — Беги одесную, там отныне будет твое место, а ты Селята, ступай шуйцей, твоя сторона луговая до вежи с сидельцами в ней тысяцкого Латыны. А я пойду готовить для охоты засадный полк, не ровен час, мунгальские пороки разобьют ворота или стену, их надо бы запалить.
— Запалим, тысяцкий, не сумлевайся, сколько мы их сожгли — одни обгорелые стояки вокруг города торчат, — отозвался за спиной кто-то из защитников. — Надо не выходить на охоту, а допустить пороки до ворот и облить с навершия бадьями горячей смолы, а потом пустить по ним огненные стрелы.
— Твоя правда, Мытера, так сожгли окситанскую машину с башни на напольной стороне, — согласился его товарищ, пристраивавший поудобнее колчан на поясе. — Надо намекнуть Елянке, чтобы она когда надо завернула с бадьями смолы и на наше прясло.
— Вота и славно, — встряхнулся тысяцкий. — А засадный полк все одно нужен, если поганые разобьют ворота и прорвутся к днешнему граду, он как раз ударит по ним с ихнего тыла.
— Не разобьют, — не согласились с ним вои. — А разобьют — тут все и полягут.
Осада крепости ордынцами набирала силу, свежие полки будто получили приказ — не отходить живыми от стен, и они лезли друг за другом, цепляясь за каждый выступ, стараясь ужаться в любую щель. Не хватало людей, чтобы поливать раскосых степняков расплавленной смолой и кипятком, забрасывать камнями и бревнами, рубить пальцы, успевшие ухватиться за доски навершия, и сносить головы тем, кто сумел взобраться наверх и завязать сечу на пряслах. Некоторые из нехристей прорвались до взбегов и даже скатились по ним внутрь крепости, стремясь достигнуть ворот и отодвинуть железные заворины, чтобы распахнуть, но там их ждали воротные в доспехах и с длинными прямыми мечами. Они подпускали ордынцев, размахивающих перед собой саблями, и опускали на их головы и плечи тяжкую полоску металла, заточенную с обоих концов, иногда разваливая шуструю фигуру надвое.
Но на этот раз силы оказались неравными, то с одной стороны крепостных стен, то с другой раздавался тревожный крик о том, что ордынцы разрушили часть укрепления и скопом хлынули в разлом. Туда спешно направлялся засадный полк, и пока врагов изгоняли, возникала новая напасть, требующая ее неотложного решения. Воевода и оба тысяцких будто обросли крыльями, только Радыня был везде и сразу, а тысяцкие каждый на своем участке, расстоянием от одной воротной башни до другой. Они подавали команды зычными голосами, но чаще втирались в ряды воев и начинали творить оружием невиданные чудеса, от которых шалели как мунгалы, так и защитники. Горожане от мала до велика пришли к стенам, помогая ратникам кто чем мог, некоторые старики, распалившись, подбирали легкие мунгальские сабли и поднимались на прясла, встречая врагов на краю стен. Другие волокли по взбегам бревна и камни, чтобы обхватить их на полатях с разных сторон и вместе сбросить на головы штурмующих, зависших на лестницах и веревках. Им помогали бабы и малолетки от десяти до четырнадцати лет, порхавшие голубями между взрослыми и умиравшие от ран тоже по голубиному — молча. Так-же без жалоб закрывали навеки глаза бабы и молодые девки, не успевшие походить в невестах.
Всюду слышался звон оружия, крики и визги вертлявых ордынцев, стоны раненных и хрипы умирающих, этот ратный гвалт затмевался гулом вечевого колокола на церкви Спаса на Яру и колокольным набатом со стороны церкви Параскевы Пятницы. На колокольнях этих церквей на большой высоте метались по узким звонницам два тощих монаха-звонаря и без устали раскачивали языки колоколов, помогая себе ступнями, к которым тоже были привязаны веревки. Ордынские стрелки не единожды пытались сбить их оттуда с помощью окситанских самострелов, установленных на верхних площадках стенобитных машин, но болты раз за разом пролетали мимо белых колонн колоколен, увенчанных пузатыми куполами с православными крестами наверху, или расшибались наконечниками о стены, сложенные из кирпича на растворе, замешанном на травах и сырых яйцах. И летели гулы со звонами, заполняя городские улицы и посадские районы, пронизывая пространства за дебрянские леса, соединявшиеся с дебрями полонян и дреговичей. Да некому было на них ответить, как некому было выслать на подмогу граду Козельску, столице уездного княжества, дружины со смелыми воями в доспехах с мечами, одинаковыми с ванзейскими. Все вокруг было погублено мунгальскими ордами, прополовшими северо-восточную Русь полчищами саранчи, проклюнувшейся в жарких мунгальских и кипчакских степях. Такие же у них были и повадки.