— Званок, на кого ты надумал пустить болт? — еще издали спросил он, опасаясь, что в пылу боя ратники могли забыть о его приказе не трогать чужеземные пороки.
— Вота по тем поганым пущу, что торчат весь день между рвом и берегом, — указал сотский на кучку ордынцев с белыми перьями над шлемами. Он покривился, поняв, о чем беспокоится воевода. — Мы бы эти пороки с одного болта сложили в кучу дров, уж больно у них бока широкие.
— Не замай, они еще сослужат нам службу, когда нехристи повернут назад, а ловушка-от окажется тесная, да на проходе стоят растопыренные ванзейские требюше.
Званок вскинул подбородок и приоткрыл рот, начиная догадываться, к чему клонит собеседник, дружинники тоже бросили возиться с самострелом:
— Вота будет диво дивное — из загона-то поганым не вырваться, и другим в ворота тож не попасть, — огласил сотский свои догадки. — А мы на них сверху обрушимся градом стрел и копий.
Вятка попытался пригасить улыбку, успевшую, как у других воев, растянуть углы рта, он положил десницу на плечо другу:
— Это была бы радость великая, почитай, малая победа козельской дружины, как на той охоте, когда мы отправили к мунгальскому богу половину тьмы ихних воинов, — он с сожалением подергал щекой. — Но тебе придется стоять со своими ратниками на другом месте.
— Гли-ко, небывальщина такая! — оглянувшись на соратников, попытался отодвинуться Званок от товарища. — Моя сотня стоит на проездной башне как прихваченная, али получше успел сыскать?
— Твоя сотня лучшая и все это знают, поэтому ты пойдешь с ней на прорыв, чтобы увести от ворот другие полки нехристей, — твердо сказал воевода. — Даю тебе в подмогу Мытеру с тремя десятками воев, остальные будут стоять тут.
Звяга обернулся на то место на пряслах, где лютовала над погаными его супружница, и хлопнул друга по груди:
— Вота и славно, важно не где стоять, а какую тем стоянием пользу гражданам принести, так я мыслю, друг?
— Так, Званок, у нас одна земля, один народ и один на всех город, — сказал Вятка под общее одобрение. — И мы должны запросить за него самую высокую цену.
— Тако и будет, они заплатят сполна, — ощерился сотский крепкими зубами. — Когда думаешь зачинать?
Воевода прищурился на расплавленное солнце, на тьмы мунгал, штурмующих стены, зрачки у него стали неподвижными:
— Когда Ярило подкатится к верхушкам сосен, а поганые соберутся завертывать полки в свои стойбища на ночной отход, тогда и отворим для них проездные ворота, пускай под конец дня порадуются победе над нами.
Звяга хитро прикусил губу и хлопнул себя ладонями по бедрам:
— Ай да Вятка, ай да светлая голова! Тут ихний прорыв в крепость, тут ворота закрываются, а тут Ярило за лес покатилося! Накося выкуси, немытая морда, деревянную козельскую игрушку-неваляшку, — он даже присел от избытка чувств. — На такую ловитву мы согласные, глаголь, что нам тут мастеровать.
Воевода указал рукой на пролом в стене за две вежи от места разговора, наскоро заваленный бревнами с досками, и посмотрел на сотского, черты лица у него огрубели:
— Посылаю вас испытать ратную судьбину, — начал было он.
— Глаголь дале, опосля жалковать будем, — дружинники придвинулись к нему ближе.
— Тогда такое дело, когда ворота откроются и ордынцы хлынут в них со всех концов, всем надо выбежать из пролома и пустить стрелы им вдогонку, — он положил ладонь на яблоко меча. — А когда они заметят вас и повернут обратно, успеть схорониться за стенами и заделать дыру снова.
Звяга проследил путь, который нужно было пройти его сотне, и потянулся пальцами к бороде, ратники за спиной продолжали терпеливо ждать решения. Наконец сотский откачнулся назад, складки вокруг рта рассслабились.