И так бы продолжалось еще долго, потому что мунгалы цеплялись за жизнь клещами, не желая покидать седел и отрывать пальцев от жестких грив верных своих помощников, ставших вдруг злейшими врагами. Пока ратники, сбежавшие с прясел на нижние уровни полатей, не довершили дело дружным хлопком тетив с облаком смертоносных молний. В наступившей тишине громче стали слышны стоны раненых с проклятиями умирающих, перемешанные с хрипами животных, но они были недолгими, защитники спустились на землю и находя мунгал по воплям, добивали их ножами. Они за время обстояния удостоверились, что пощады от несметных прузей, зверей в обличье степных истуканов, ждать нечего, тако же стали поступать и сами.
И это было страшно, потому что от воев, не знающих пощады, будут рождаться поколения русских с затаенной в душе злобой, ищущей постоянного выхода, гораздые потом срывать ее не только на неприятеле, но и на соплеменниках, когда врага не окажется рядом. Так будет поступать и женщина, как это делала нынче жена, забитая семеюшкой извергом, начинавшая поедать своих детей, ни в чем не повинных, передавая злобу дальше по роду. В века. И ничего с этим поделать будет нельзя, мужчины станут похваляться силой, стремясь доказать превосходство над соплеменником в кулачных поединках, обзывая друг друга последними матерными словами, не знаемыми до нашествия. Принижая противными действиями не только себя, но и нацию на потеху остальному миру людей.
А женщины станут крепнуть из поколения в поколение в правоте своего гнева уже не к ворогу, а в надуманной ненависти ко всему вокруг, засевшей у них в груди, изливая ее, порожденную нынешними зверствами, на тех, кто окажется ближе. Разъедающая эта ржа, когда даже в семье не будут находить общего языка не только супружники, но и подросшие их дети, будет способствовать искоренению русской нации, свободолюбивой до ига и непобедимой, уже безо всяких нашествий до тех пор, пока от нее не останется следа. Как не осталось его от хазар, несших народам ложь с развратом, спаивающих их и грабивших, развеянных в конце концов по миру Святославом Игоревичем почти триста лет назад, в 965 году от рождества Христова. Так надо было поступить и с ордынцами, рассеяв и смешав их с другими народами, но не позволяя им грабить и растлевать эти народы в течении еще более полутысячи лет.
Вот что принесло на святую Русь татаро-монгольское иго, оправдание которому вряд ли отыщется в любой русской душе.
Воевода снял шлем, отер пот с лица и посмотрел на равнину за зубцами стены, покрывшуюся кострами от Жиздры до горизонта, это означало, что ночного штурма крепости скорее всего не будет. Видно и новые полки поганых упарились настолько, что темники решили поберечь воинство, чтобы не обращаться к Батыге за очередной подмогой. Могло случиться и так, что вместо нее они получили бы пинок под зад или удавку на шею за черную весть. Но было ясно и другое, что конец был уже виден, до него осталось день или два, и надо было спешить одним уходить или собороваться, другим готовить баксоны для добычи.
— Не уйдут, поганые, — глухо сказал за спиной воеводы один из ратников, словно уловивший его мысли. — Скорее, нагонят под нас новые стада двуногих скотов, а то и сам Батыга пожалует.
Вятка подергал щекой, сплюнул вниз и отвернулся от костров:
— Утро покажет, — жестко ответил он и пошел по доскам навершия к всходам, в голове нарождался план, выполнять который нужно было немедля. За ним поспешил сторожевой с двумя воями, сопровождавшими его всюду.
Сверху было видно как вдоль стен детинца продвигалась вереница горящих факелов, он догадался, что это торопится к нему княжий поезд, значит, мысли с князем у них были одинаковыми. Но прежде чем собраться на совет в хоромах, нужно было обсудить положение дел с сотниками и тысяцкими, чтобы встретить утро нового дня во всей готовности. Вятка отправил за ними ратников, оставшись с дозорным и с теми, кто прибивался на ходу. Тысяцкую Улябиху, назначенную на эту должность на днях, искать было не надо, она вертелась недалеко от проездной башни, защищая половину крепостной стены, выходящей на напольную сторону. Вои под ее властью держали оборону на главном направлении удара ордынских полков под командой двух ханов — Кадана и Бури, как стало известно от пленных мунгал.
Воевода пока не находил огрехов в дельных указаниях бабы, радуясь тому, что выбор был сделан им правильный, потому что поначалу большинство защитников ратовало за сотника Вогулу, пока тот сам не признал, что Улябиха не уступает дружинникам ни в чем. Посыльные от Латыны, оборонявшего воротную башню на степной стороне, доносили, что у них тоже все шло пока без изменений, но царевичи Батыги в любой момент могли изменить место главного приступа, тем более, Клютома с Березовкой вошли в берега и ордынцы успели наладить временные переправы, перетащив под стены окситанские требюше с другими пороками.