Воевода еще перед советом отправил двоих охотников проверить надежность стен потайного хода и разузнать, что творится по выходе из него. Когда он ходил на охоту, ордынцы раскинули вокруг бугра с лазом наверху походный лагерь, теперь полков прибавилось, но сами они не продвинулись по склону ни на вершок, значит, на бугре мог умоститься шатер тысячника или темника. Или нехристи нашли вход и теперь ждали момента, чтобы взять козлян как куропаток. Вятка огладил светлую бороду, прикрывшую на груди серебряный тегиляй и окинул взглядом гридню, лица сидевших по лавкам мужей были смурые, видно было, что каждый искал выход и у всех он был свой. Но огласить его не решался никто, опасаясь попасть под град вопросов, ответов на которые не было.
Рядом громоздился тысяцкий Латына с глубокой раной на щеке, заполненной темной мазью и залитой поверх пчелиным прополисом, за ним виднелась крепкая фигура Улябихи, отличавшейся от других ратных людей разве что безволосым лицом и более крупными очами, заимевшими неуместную тяжесть с медлительностью в отличие от вертлявых бабьих. Дальше по лавке располагались сотские, замыкал которых Вогула с рукой на перевязи. Нынче советом правили не столбовые бояре с богатыми купцами, а ратники, поэтому первый вопрос был к ним, и он вскоре прозвучал, тихо и спокойно. Марья Дмитриевна качнула смарагдовыми колтами и повернула к воеводе немного напряженное лицо. Темные брови под шелковой белой накидкой, на которой искрилась огнями золотая коруна, наконец-то перестали смуриться, большие голубые глаза увеличились еще больше:
— Свет наш Вятка, воевода козельской дружины, мы уже внимали во многие дни словам знатных людей о том, как нам спастись от ордынской напасти, но к единому мнению не пришли. Батыговы полки оказались подобными прузям, они пока не поглотят все до стебелька, не уйдут, в этом мы успели убедиться, — она машинально поправила полу аксамитового кафтана, надетого поверх парчового платья и не сводя с Вятки напряженного взгляда закрасневшихся глаз продолжила. — Одни настаивали на том, что пора покинуть город и попробовать нащупать проход между ордами Батыги, чтобы спрятаться от них за лесами, на Перуновом капище. Туда мы успели переправить молодых беременных и с малыми детишками баб с частью мужей для их защиты. Другие требовали положить животы за свою землю, но не дать нехристям надругаться над нами. Со дня обстояния прошло семь седмиц, погибла большая половина рати и большая часть граждан города, а конца осады не видно. Его и не будет, судя по прибывающей мунгальской лавине, стены крепости трещат от пороков, а в вежах сидят по одному лучнику. Тела наших воинов уносят речные воды, потому что нехристи не предают их земле, а кидают зверям на съедение или бросают в реки.
Воевода, учуяв паузу в речи княгини, встряхнул плечами и с горечью в голосе согласился с ее выводами:
— Это так, матушка Марья Дмитриевна. Скажу боле, — он положил кулаки на колени. — Дружинников и ратников с кметями из сбегов на стенах почти не осталось, на них все больше сыновья козельских мужей по двенадцать-четырнадцать весей, да княжьи с монашьими отроки по пятнадцать-семнадцать весей. Стрелы с сулицами стругать некому, бабы и старики сбирают мунгальские и несут их на прясла, у воев в руках вместо чеканов с цепами, кистенями и ослопами обломки жердин да кольев. Наше оружие зазубрилось, пришло в негодность, кузнец Калема с подмастерьями не успевает ковать новое, но скоро и дреколья не будет, все пожрал огонь, гудящий на улицах города денно и нощно, тушить который стало некому.