Наступил вечер, не спешивший переходить в короткую ночь со столь же коротким утром, торопящимся перелиться в долгий день. Орды всадников отхлынули от стен крепости по призывному реву труб и визгу рожков и поспешили в уртон, чтобы проглотить скудную пищу и зализать языками свежие раны с посыпанием старых порошками. За врачевание они расплачивались с шаманами из старых запасов, потому что до новых сокровищ добраться еще не успели. Запылали костры, затрещали сухие сучья, пространство между юртами насытилось запахами жареной дичи и конины с резкими хорзы с орзой, послышался тревожный перестук бубнов с вплетением в него обрядового бормотания, с позвизгиваниями в наиболее важных местах. Воины спешили завершить день принесением богам Сульдэ и Тэнгре даров о сохранении жизней, чтобы провалиться сразу в бездну без сновидений, успев лишь намотать на запястье повод от заводного коня, до того момента, когда те же трубы оторвут их головы от котомок и швырнут снова в седла, не успевшие за ночь избаиться от зловонного запаха пота.
В шатре джихангира слуги зажгли китайские светильники и бесшумно исчезли за пологом, застелив землю толстыми коврами. Возле костра остался только улигерчи с отсутствующим взглядом в темных глазах, в шафрановом тюрбане и в шерстяном кипчакском чекмене, из-под которого виднелись стоптанные каблуки рыжих сапог. Подбросив в огонь индийских душитых порошков, он принял утробную позу и надолго замер, не отводя взгляда от пламени, вокруг разлились запахи амбры, мускуса и алоэ. Саин-хан продолжал возлежать на нескольких шелковых подушках, расшитых разноцветными узорами, хотя невысокий трон с мягким сидением между позолоченных гнутых ножек был поставлен, чуть сдвинутый к задней стенке просторного помещения. С потолка спускались, не закрывая отверстия для выхода дыма, шелковые занавески с павлинами с длинными хвостами, дрожали призрачным светом светильники, прикрепленные к бамбуковым палкам, протянутым вдоль стен на высоте человеческого роста.
Рядом с ложем Ослепительного теплился жировик ввиде серебряной джонки с фитилем посередине из шерстяной нитки, отблески пламени падали на перстни на толстых пальцах, горевшие драгоценными огнями, на арабский булатный кинжал за парчовым широким поясом в золотых ножнах, отделанных рубинами, аметистами и крупным бриллиантом сбоку массивной ручки ввиде головы барса. Кюрюльтю охтан-хатун успела выскользнуть за полог, за которым ее поджидали несколько кебтегулов, воинов ночной стражи, чтобы проводить до шатра, поставленного за кругом юрт телохранителей среди таких же роскошных, принадлежащих остальным шести женам. Слуги унесли чашки с остатками яств, среди которых были свежие фрукты и ягоды, присылаемые с посыльными из Карокорума, и восточные сладости, к которым была неравнодушна маленькая юлдуз. На небольшом возвышении, вырезанном из слоновой кости, стояла лишь пиала с хорзой, но хозяин не спешил к ней притрагиваться.
В этот вечер намечался большой совет, на котором он должен был дать окончательную оценку действиям крыла Гуюк-хана и туменов Кадана с Бури, чтобы после него огласить весть об изменении планов по взятию крепости, оказавшей столь яростное сопротивление воинам непобедимой орды. Ожидался приезд хана Шейбани, командующего правым крылом войска. Его давно не было на советах по причине отдаленности, он остановился на половине конского дневного перехода до уртона Бату-хана, ожидая продолжения пути в родные степи, изредка присылая джихангиру известия о том, что припасы кончаются и пополнять их стало нечем. Но эта проблема давно захватила орду, заставляя воинов припадать к яремным венам коней, чтобы их кровью утолить голод, и приносить верных животных в жертву желудкам, потому что урусуты не дожидались их прихода в селения, уничтожая огнем постройки с погребами и уводя в лес даже собак с кошками.