Это делалось для того, чтобы новая поросль поднялась не так быстро и не стала мстить за поруганную честь родителей, а дети, только оторвавшиеся от материнской груди, были бы воспитаны в монгольском духе и выросли в отменных воинов, которых монголы послали бы против соплеменников. Беременных женщин они насиловали, а потом вспарывали им животы ножами. Это была продуманная жестокость, нацеленная на то, чтобы запугать урусутов на века и заставить их платить дань за свою жизнь на этой земле без понуждения. Она достигла цели, за сто сорок три года татаро-монгольского ига Русь не смогла оказать захватчикам достойного сопротивления до той поры, пока Дмитрий Донской не объединил разрозненные уделы под свое единоначалие и не разбил орды хана Мамая сначала на реке Вожа, а потом на Дону. Но русский народ и после великих побед князя продолжал корчиться от страха перед узкоглазыми жестокими нахлебниками еще целый век, платя им дань по прежнему.
Впереди между деревьями показался долгожданный просвет, Бату-хан почувствовал его по волне свежего воздуха, обдавшей отрешенное лицо. Он вскинул подбородок и увидел, что голова колонны выползает на заснеженную равнину, раскинувшуюся до горизонта. Передовые ряды тургаудов еще некоторое время качали квадратными спинами между толстыми стволами деревьев, а потом начали растягиваться вширь. Их лошади прибавили в скорости, заставляя подтягиваться задние ряды. Наконец вороной жеребец джихангира громко фыркнул и тоже заработал быстрее мохнатыми ногами. Оживление среди воинов, а вместе с ним настроение, начали подниматься сами по себе, заставляя светлеть исполосованные шрамами суровые лица степняков, наливая тела бодростью. И пусть равнину сужали по бокам перелески, а впереди угадывалась глубокая балка с округлыми краями, или это были берега урусутской реки, все-же она напоминала степь с ее раздольем, усиливая мысли о родной юрте, оставленной много месяцев назад.
Саин-хан, выехав из леса, встряхнулся всем телом и приподнялся в стременах, зорко вглядываясь вперед, наконец-то позади осталась стена леса с беспокойными мангусами и сабдыками, требующими непрерывного восхваления. Он искал место для шатра, предвкушая встречу с хурхэ юлдуз — милой и юной своей звездой, и сытную затем трапезу под пение улигерчи, кипчакского сказителя и певца. Рядом с ним, выдерживая положенное расстояние, объявились юртджи, это были как бы штабные чины при войске, делающие записи, рассылающие приказы, ведающие разведкой и тылом, они в том числе руководили постановкой шатра на месте, которое указывал господин. Очень часто он брал инициативу по этому вопросу в свои руки, особенно после ссор с царевичами, которые были не редки, но иногда доверял выбирать стоянку слугам.
Наконец, джихангир показал пальцем на небольшую возвышенность впереди и сбоку равнины, на ее правой стороне, с которой должны были хорошо просматриваться окрестности, опустил руку вниз, что означало привал. Сипло заныли рожки, рявкнули длинные трубы, отбили короткую дробь барабаны, объявляя отбой мерной рыси всего войска, и все вокруг пришло в движение, не нарушая железного порядка, заведенного раз и навсегда еще Священным Воителем, прописанного стальными строками в его Ясе — своде законов для всех монголов. Если же кто-то преступал черту закона, то какой бы чин он ни занимал, его ждало одно наказание — смерть. Каждая сотня рассыпалась на десятки, очертив круг своего обитания, каждая тысяча разбилась на сотни, не забывая подчеркнуть национальную свою принадлежность. Вскоре поверхность равнины запестрела походными юртами, выросшими на ней как из-под земли.
А из леса продолжало выползать бесконечное тело змеи, черное и толстое, не прятавшей ядовитого жала никогда, заполняя собой все пространство вокруг. К каждой тысяче кипчаков был прикреплен монгольский нукер, который наблюдал за исполнением приказов и правил, спускавшихся из ставки, он же мог казнить и миловать. При каждом тумене был свой даругачи, верховный начальник рода войск тоже из монгол, исполнявший обязанности одинаковые с нукером, только на более высоком уровне. Вот почему во всей огромной и разноплеменной орде царили железный порядок и дисциплина, приводившие в изумление иностранных стратегов, хотя монгольские военачальники не изобрели ничего нового. Точно так-же было выстроено руководство легионами, турмами и манипулами в многонациональном войске великого Рима, завоевавшего в свое время половину подлунного мира и оставившего по себе вечную память.