Ордынец с широкой спиной скособочил вдруг голову и попытался достать стрелу, впившуюся в шею, рукой с висящей на ней плетью, через мгновение под вторым воином упал как подкошенный конь. Остальные мунгалы завизжали и бросились врассыпную, но тут-же опомнились, словно кто-то могущественный одернул их железным словом. Они взялись носиться по берегу, посылая стрелы на полном скаку в то место, откуда атаковал неприятель, не решаясь пересечь реку и за нею глубокий ров, засыпанные снегом. Солнце наконец-то пробило толщу тумана, укрывавшую равнину, отчего невозможно было угадать полет стрел, потому что они сливались с заискрившимся снегом. Ратники едва успели спрятать головы за бревнами заборола, как рой их с красным оперением впорхнул в проем и кучно вошел в заднюю стену. За ним последовала новая атака, еще и еще.
— Ладные у нас луки, — довольно ухмыльнулся Вятка под змеиное сипение ордынских стрел. — А и срезни Калема-кузнец наковал хрушкие.
— А ни то! — осклабился и Охрим, сомневавшийся до последнего в нужности затеи. — Ихний доспех-то оказался худой, и щиты, что у мунгал сбоку, из ивы плетеные.
Бранок лишь молча принялся осматривать свой лук, он был недоволен тем, что его стрела поразила только ордынского коня, лохматого как бродячая козельская собака.
Скоро мунгальские наконечники гарпунного вида взялись расщеплять надвое тростниковые древки своих же стрел, впившиеся в бревна раньше, стена, противоположная проему, оказалась густо утыканной ими. Вятка, прильнувший спиной к углу, задумчиво почмокал губами, длинноватое его лицо, обросшее соломенной бородой, мрачнело все больше.
— Так-от я глаголю, стрел у нас, знамо дело, прибавилось. Но ежели у маленького отряда мунгал имеется столько хрушких луков, нужно немедля бежать к воеводе и молвить ему, что пора поливать водой соломенные и щеповые крыши наших истоб, и мазать их грязью, — он с силой втянул в себя воздух. — Индо они займутся от огня в один момент, ежели нехристи обмотают древки горящей паклей и станут посылать стрелы так же, как нонче, и от нашего города останутся только тлеющие угли.
Охрим, свернувшийся клубком под проемом, сипло прокашлялся:
— Вряд ли крыши возьмутся полымем, нонче вся солома на них во льдах, а когда совсем потеплеет, лед-от потечет и промочет ее наскрозь.
— А ежели горящая стрела пробьет крышу-то и застрянет под застрехами, тогда как? — подал голос Бранок. И сам же ответил. — Тогда вся хата займется полымем изнутри.
Вятка помолчал, прислушиваясь к посвисту стрел вверху и сбоку от головы, потом сказал:
— Надо покрыть крыши сырыми досками и грязными шкурами. Нонче этой воды и грязи — не жалей, благо, на дворе самая-та распутица.
Помощники не ответили, было видно, что они согласились с его доводами и теперь мысли перекинулись с мирских дел на военные приготовления. Обстрел прекратился так-же неожиданно, как начался, вдали растаяли громкое фырканье и топот копыт мунгальских коней с визгливыми восклицаниями необычных всадников. Вятка хотел было расслабиться, он намеревался обратиться к друзьям с каким-то вопросом, но тут-же снова чутко навострил уши. Услышал вдруг какой-то непрерывный шорох, будто в летнюю пору приближался по крышам истоб и по кронам деревьев крупный дождь. Он все усиливался, нагнетая смутное беспокойство, словно переходил в сплошной ливень с градом, обещающий залить водой округу и побить рыбьи пузыри на окнах.
Бранок переглянулся с Охримом, оба снова взялись за луки, между указательным и средним пальцами скользнули длинные тростинки стрел, они замерли нижними концами на тетивах. Вятка сделал рукой упреждающее движение, рывком поднялся на ноги и осторожно выглянул наружу. То, что он увидел, заставило невольно отшатнуться назад. От далекого леса по равнине накатывались к козельской крепости волны воинов в островерхих малахаях и длиннополых шубах с пиками и круглыми кожаными или плетеными из ивы щитами с левой стороны, сидящих на небольших как у мунгальских разведчиков лохматых конях.