Лицо старого воина сморщилось в страшную гримассу, похожую на ухмылку злого дыбджита, когда его не задобрили очередным кровавым жертвоприношением, он потянул уздечку на себя и хотел уже ехать с инспекцией дальше, как вдруг в предплечье, защищенное доспехами, ударил наконечник урусутской стрелы с белым оперением. От неожиданности железный воин застыл на месте и раскрыл рот, ощущая, как по телу разливается мерзкое чувство животного страха, который трудно поддавался укрощению. Он скосил глаз на стрелу, пытаясь понять, насколько глубоко наконечник вошел в тело, и застонал, выдавливая страх через по прежнему открытый рот. Древко под его взглядом медленно опустилось вниз и достало нижним концом до седла, оставалось смахнуть его с груди и зло выругаться, чтобы тут-же вознести хвалу Сульдэ, всемогущему и всевидящему. Субудай так и сделал, утирая рукавом шубы липкую слизь под носом, а потом этим же рукавом не менее липкую влагу на помутневшем от переживаний глазу.
К нему уже спешили тургауды и юртджи с испуганными лицами, на которых проступало вечное раболепие, но он резко махнул правой рукой, чтобы они не приближались, затем хлестнул жеребца плетью и поскакал вдоль реки, подальше от опасного места. Теперь он с еще большим усердием старался впитать в себя увиденное, чтобы потом в спокойной обстановке найти единственный ключик, подходящий к воротам шкатулки, прячущей внутри неизвестное, и оттого более желанное. Остальное доделали бы не знавшие пощады воины орды, которыми командовал. Субудай поднялся по склону бугра напротив угловой башни на его вершину и осмотрел панораму местности, раскинувшуюся под копытами коня.
С южной стороны стены были защищены только валом, здесь он был еще выше — сажен шесть, и глубоким рвом, над которым громоздилась воротная башня. Всех башен было восемь — две главных с воротами и шесть глухих, построенных прямо на стенах для того, чтобы в них укрывались ратники. Третья река — Березовка, тоже стремившаяся к Жиздре, прикрывала лишь один из углов, потом начиналось большое поле с карачевской дорогой по его середине, убегавшей за горизонт. Дальний край словно обрывался, увенчанный зубцами и башнями на стене, за ней сверкала полой водой широкая лента Жиздры, за которой открывалась равнина с темной стеной леса, упиравшегося в небо вершинами деревьев.
Весь городок был как на ладони, видны были церкви, детинец, хоромы с деревянными избами, люди, ходившие по просторным, не как в азиатских городах с домами из глины, улицам, ратники, сверкавшие оружием и доспехами. Но ключи можно было подобрать только с одной стороны — с напольной, открытой всем ветрам. Стены остальных трех сторон не нуждались в защитниках, их надежно защищала природа, щедрая в этих краях на проявление во многих видах, и не ласковая к чужакам. Там можно было посадить в башни только лучников, чтобы они стреляли без передыха. Субудай покосился на отметину, оставленную урусутской стрелой на груди, и снова прохрипел о том, чего хотелось душе:
— Дзе, дзе, кюрюльтю-Козелеск, ты сам скоро отдашься в мои железные объятия.
Саврасый конь вскинул высоким задом и ходко пошел отмерять расстояние до походного шатра Гуюк-хана, не предупрежденного о визите Непобедимого к нему. За ним легко снялись лошади кешиктенов-личной гвардии старого полководца с нашивками на рукавах и с умбонами-металлическими выступами на круглых щитах. Головы воинов прикрывали блестящие шлемы, а в руках они держали копья с длинными древками, под наконечниками которых развевались конские хвосты и пятиугольные разноцветные знамена. И только после них пластались над землей кони свиты из наиболее приближенных лиц с пучками цветных перьев над шишаками шлемов, по бокам мотались вместительные саадаки для луков и колчанов. И чем меньше было стрел в колчане, тем знатнее был нойон или хан. Но и к этим людям Субудай-багатур был равнодушен, как ко всем остальным в орде, он терпел их только потому, что кому-то надо было исполнять его приказы и поручения, и двигать многие десятки тысяч нукеров в направлении, нужном ему.
Среди деревьев показался золотистый, покрытый шелковой материей, шатер Гуюк-хана, сына Угедэя, кагана всех монгол, навстречу кешиктенам бросились со свирепыми лицами его тургауды, охранявшие вход. Они наклонили пики вперед и уперлись наконечниками в горла коней телохранителей Субудая, прикрыв свои груди щитами, из глоток вырвался устрашающий рев. Непобедимый натянул повод, перебросив через седло здоровую ногу, он с трудом сполз на землю и сгорбившись заковылял ко входу в шатер, не обращая ни на кого внимания. Поверх шубы у него болталась из стороны в сторону золотая пайцза с головой тигра и квадратными письменами, предупреждающими всех о том, что тот, кто не окажет чести обладателю сего знака, достоин смерти. Тургауды Гуюк-хана подняли острия копий, склонили головы в знак почтения и признания заслуг старого воина.