…Как потом оказалось, в винном зале произошло сразу три сексуальных контакта, что, конечно, не одобрялось и не поощрялось. Иногда в процессе поглощения вина возникали моменты, что пара с горящими глазами просто нуждалась в немедленном соитии, но для таких случаев были предусмотрены отдельные кабинеты, куда удалялись желающие совокупиться, как и положено делать в культурных и цивилизованных заведениях. Но люди, по их словам, в тот вечер не помнили, что с ними происходит. К слову, именно так и произошло с Агнешкой, которая, воображая, что её насилует ксеноморф, с энтузиазмом отдалась прямо на полу зала молодому человеку, решившему впервые попробовать энтерального вина, от которого у него тоже «снесло крышу». Как к этому инциденту отнёсся Бенни, муж Агнешки (если узнал о нём, конечно), история умалчивает.
Впрочем, большинство посетителей вело себя как обычно. После второго бокала они благополучно ушли в себя и, периодически выходя из состояния транса, постепенно приговаривали выпивку, произведённую офицером полиции Кариной Травиц в результате своих многочасовых мучений. Её ближайшая подруга провела время в винном зале почти без движения, почти всё время находясь в состоянии экстаза. Под утро она совершенно опьянела, даже не сумев допить четвёртый бокал. Из-за стола её и вытащил Абрам Шнейдеман, кое-как сумев добиться адреса…
Не обошлось и без трагедий. Некто Жанвье Бурсоль, известный на Кардиган-Томсоне музыкант, по возвращении домой непонятно почему покончил с собой. Он заблокировал личный чип (это, как известно, не разрешалось, но всё равно практиковалось гражданами повсеместно), взял коллекционный арабский нож, расстегнул брюки и распорол себе живот. Судя по той картине, которую увидели его друзья, обеспокоенные тем, что Жанвье не появился в указанное время в указанном месте, музыкант промучился не меньше трёх часов, но почему-то не обратился за помощью, хотя его телефон и другие средства связи находились в непосредственной близости от него. Никто не мог понять, что подвигло весёлого оптимиста Бурсоля сделать себе харакири. А Шнейдеман, что вполне понятно, отчаянно открещивался от того, что спровоцировать суицид могла выпивка из его винокурни. Как бы там ни было, этот случай лишь добавил популярности заведению Абрама, хотя бы потому, что появился элемент риска, которого зачастую так не хватало скучающим, обеспеченным и благополучным жителям Кардиган-Томсона… да и не только его.
Тем не менее Шнейдеман, узнавший о смерти Бурсоля и приключении с дочерью, находился в полнейшем расстройстве вечером того дня. И визит Карины Травиц его не очень обрадовал.
— Ох, девушка, и характер же у вас, — чуть более доверительным тоном, нежели раньше, заговорил Абрам. — Даже не знаю, чем мне выйдет наше сотрудничество, но так или иначе, а я потерял клиента, чьи друзья уже угрожали мне сегодня, а самое главное — у бедной Агнешки из-за вас проблемы.
Травиц промолчала, что только что видела «бедную Агнешку» в холле живой и здоровой, а наипаче — в прекрасном расположении духа; девушка очень обрадовалась Карине и даже поцеловала её. Подробности произошедшего в винном зале ей были неизвестны, а видеозапись, что вполне понятно, Шнейдеман ей бы ни за что не показал. И так он сказал слишком много.
— В нашем контракте о такого рода проблемах акцептора ничего не написано, — сухо произнесла Карина. — А косвенные последствия никакого отношения к нашей сделке не имеют. Мне нужна информация, о которой мы с вами говорили… И чем скорее, тем лучше.
Шнейдеман задумался. Он, будучи давно в бизнесе запредельных удовольствий, кое-что слышал о людях, которые в погоне за материальными благами в мире, почти лишённом права собственности, готовы коверкать саму человеческую природу, создавая уродов и монстров… а главное — вызывая смертельные случаи. Причём злонамеренно. Или хотя бы зная точно, что полностью исключить летальный исход нельзя. Абрам помнил про свои скелеты, но их-то он создал исключительно по неопытности, а потому как-то не особенно и считал себя преступником. Исключительно из-за отсутствия совести — а зачем совесть торговцу удовольствиями, скажите на милость?..
Но преступников, которые готовы сознательно пойти на намеренное нарушение законов, уголовных и общечеловеческих, Шнейдеман искренне ненавидел. И побаивался, что греха таить.
— Я запросил кое-кого из коллег, — солгал Абрам. — А также осторожно навёл справки в полиции (вторая ложь). Думаю, через пару недель что-нибудь выясню.
— Лжёте, — сказала Травиц. — Вы лжёте. Не могу только понять, зачем. Согласно условиям контракта, если вы мне не предоставите достоверную информацию, вы будете обязаны отработать…
— Я знаю, — перебил Шнейдеман. — Но это только через суд, сами понимаете. А судиться на Кардиган-Томсоне — дело небыстрое…
— Ну ладно… Кто там умер у вас сегодня и как именно? — промурлыкала Карина. — Где мне найти друзей несчастного?
Возможно, Шнейдеман решил, что если столь настырная дама, да ещё психопатка, затеет с ним затяжную войну, то ничего хорошего из этого не выйдет. Может быть, правда, отправить её подальше из города, а то и вообще с планеты? И лучше сказать правду, а то ведь вернётся, чего доброго… А так, глядишь, её за эту настырность где-нибудь пришьют, и дело с концом.
— Ладно, Зулейка. Дайте мне одну неделю. Уверен, что смогу для вас что-нибудь сделать.
— Ну так-то оно будет лучше, — Карина послала Абраму самую обворожительную улыбку, на какую была способна, и покинула заведение, провокационно покачивая бёдрами.
Дома её ждала Электра. Фламенко без разговоров обняла подругу, прижалась к её губам с поцелуями и принялась расстёгивать на ней одежду. Карина, естественно, не сопротивлялась. Она уже давно восстановила все силы после донорского приключения и была настроена как следует заняться сексом… хотя по отношению к Фламенко чаще говорила или думала «заняться любовью» — она действительно любила свою верную подругу… Или, по крайней мере, полагала так. И она отлично знала некоторые тонкости их плотской любви. Если самое глубокое проникновение необыкновенно длинного языка подруги приводило Травиц в настоящее неистовство, заставляя кончать быстро и часто, то интимные нюансы сексуальных органов Электры были совсем другими. Карина, хорошо зная их, всегда начинала с лёгких и очень нежных ласк кончиком языка, так, что она сама еле чувствовала это прикосновение.
Она провела языком вдоль ещё не раскрытой щелки, гладя подушечками пальцев бёдра и живот девушки. Несколько раз облизала капюшончик вокруг клитора и, останавливаясь на нём всё чаще, задержала кончик языка на верхушке и осторожно начала его массировать, слушая сладкие постанывания Электры. Влагалище начало увлажняться: Карина отлично умела отличать вкус собственной слюны от женской смазки; появление этих выделений у партнёрши всегда вызывало у Карины «обратку» — обладая развитым чувством эмпатии, она и сама начинала в эти моменты отчаянно течь… А потому с особенным наслаждением переходила к более активным действиям. Расположившись так, что её лицо находилось прямо напротив приоткрывшейся, словно распускающийся цветок, щёлки, Карина ещё шире раздвинула её пальцами, сделала свой язык широким, плоским и мягким, провела несколько раз по губкам, что вызвало у Электры глубокий прерывистый вздох… Затем снова покружилась языком вокруг клитора, прижимаясь к телу подруги носом, подбородком и губами — она всем лицом гладила промежность, собирая на свою кожу влагу и аромат любви. Клитор Электры набух, Карина сделала свои губы колечком, обхватила его, втянула в себя и принялась посасывать. Электра тотчас начала стонать, подрагивать и извиваться по постели; Карина ощутила ладони на своей голове, ласковые, но требовательно нажимающие ей на затылок: хочу, хочу!.. давай быстрее и глубже…