Она рождалась заново, зная, что всякое рождение сопряжено с болью, и принимала её, как кровную сестру, покровительницу и возлюбленную.
Ради своего королевства Риннала готова была на самые удивительные союзы.
В юности она и представить себе не могла, что когда-нибудь ей придётся не только отвоёвывать у сородичей Фёстхолд, но и планировать вместе с небарра высадку на Саммерсет. Никому тогда и в голову не приходило, что мир переменится так стремительно и страшно — а то, что казалось незыблемым, покроется трещинами и распадётся на части.
Впрочем, у орлов не рождаются голуби — а чего у родни Ринналы было не отнять, так это умения приспосабливаться, не прогибаясь и не ломаясь. Кризис Обливиона потряс Острова, обрушил Кристальную-как-закон и внёс в умы и сердца страх и сумятицу — поднял на поверхность всю альтмерскую гниль и альтмерскую низость. Из черноты, из косности, из душевной порочности — они всегда были здесь, но в мирное время таились под лаком и позолотой… — восстало чудовище, что пожирало лучших своих детей и не испытывало после ни капельки сожаления.
Чудовище, что, подобно Алдуину, грозилось пожрать само время… и за эти амбиции, за бесстыдные альтмерскую тоску и альтмерскую дерзость, слившиеся в единое, целым народом разделённое безумие, Риннала была даже благодарна.
Иначе ей бы не удалось заручиться поддержкой Мэвы, которой до передела власти на Островах не было никакого дела. Но Мэва, отторгнувшая себя от мира живых — что бы это, скамп её побери, ни значило, — Талмора опасалась, у неё были драконьи братья и драконов голос, и не разыграть эти карты Риннала не имела права.
У орлов не рождаются голуби… По части дипломатии мама была редкой искусницей, а иначе не устроила бы себе королевский брак, когда ей едва исполнился двадцать один год — практически детский для мерки возраст! Риннала многое у неё почерпнула и продолжала черпать даже сейчас, две сотни лет спустя — и с гордостью носила её корону.
Белое золото, бриллианты, рубиновый Массер, жемчужина Секунды…
Монархи, довольствующиеся одной-единственной короной, существуют лишь на страницах романов, чьи авторы совершенно не знают дворцовой жизни. Церемониальные, парадные, повседневные; уместные по отдельным случаям или подходящие к разным нарядам, передававшиеся по наследству или полученные в подарок — у королевы Фёстхолда корон было великое множество. Но родители решили спасти именно эту — ту, что Реман Карудил вручил жене, когда окончательно отказался от наложниц и объявил Чёрную королеву своей соправительницей.
Даже для до-талморского Саммерсета подобное было почти немыслимо: не просто жениться на небарра, но и так её возвеличить! Однако у Ремана Карудила хватало воли и власти, чтобы делать то, что казалось ему единственно верным, и его решения никто не осмеливался оспаривать.
Он был королём, которого Саммерсет не заслуживал — и ради него Риннала попробует заслужить Фёстхолд.
Она скучала по родителям как никогда остро, но не позволяла себе поддаться унынию. Ей некогда было унывать: слишком многое стояло на кону… да и негоже невесте грустить перед свадьбой.
Риннала придумала им с “Анкано” очень трогательную — и не имеющую, конечно, ничего общего с реальностью — историю любви, и оба они охотно ей пользовались. Отважный герой, внедрившийся в Талмор, чтобы найти и защитить свою принцессу — как не проникнуться?
В умелых руках правильная история способна творить чудеса, а руки у “королевы в изгнании” и её жениха были очень умелые. В том, что касалось лести, уговоров и обещаний, на “Анкано” всегда можно было положиться.
По части дипломатических способностей Риннале он не уступал, а опыта у него было в разы больше. Этот мер держал под собой Имперский город, ещё когда Фёстхолдом правила другая династия — и задолго до рождения Тайбера Септима.
Впрочем, можно ли его, много раз не-умиравшего и возрождавшегося для новых сражений, по-прежнему считать “мером”?..
Сейчас он был в Имперском городе гостем, а Риннала хоть и боялась повторить судьбу Кливии Тарн (1), но не собиралась идти на попятную. Слишком высоки были ставки.
Око Магнуса не спешило раскрыть все свои тайны, но Маннимарко достаточно им овладел, чтобы легко обходиться без некромантии. Око позволяло манипулировать огромной стихийной мощью, играючи разрушать магические барьеры и создавать иллюзии, способные замаскировать целое войско.
Напитывать его силой новые чёрные камни душ, как Маннимарко с Ринналой делали раньше, стало слишком опасно, но и обычные камни, связанные с Оком, усиливали любого мага, который ими владел.
Три таких камня — первых, чёрных — Риннала по-прежнему хранила в мешочке на поясе; они уберегли её от подосланного Доминионом убийцы, чьё призванное копьё взорвалось прямо в руках, не достигнув цели, зато почти подчистую ободрало лицо и лишило половины пальцев.
Жаль, что от собственных чувств у Ринналы не было защиты. Она не могла не тянуться к нему — древнему чудовищу в украденном теле. В войне он казался куда красивее, чем на хьялмарксих болотах: власть была Маннимарко к лицу, и каждый раз, когда он возвращался в Имперский город, Риннала ходила к нему и отдавалась со всей горячностью данмерских предков.
Это было… глупо — привязываться, зная, насколько всё хрупко; но их телесная близость казалась ей настоящей, благословенно простой — в мире, в котором Риннала без устали актёрствовала и тасовала придворные маски.
Женщина и мужчина, руки у неё на груди, член в её лоне…
Было логично, что в этот раз им следовало пожениться — перед тем, как Маннимарко вернётся на передовую. Линия фронта переместилась в Валенвуд, и местные бунтовщики охотно шли на контакт. В войне наметился перелом, а свадьба — отличный повод, чтобы продемонстрировать единство их коалиции, верно?..
Она была в десять раз старше, чем мама, когда та выходила замуж, но это нисколько не утешало. Риннала остро, отчаянно чувствовала своё одиночество и, когда Мэва пришла к ней с бутылочкой алинорского сливового вина, растрогалась почти до слёз. В тот вечер всё между ними было… удивительно просто; с тех пор, как Анкано, настоящий Анкано, попытался овладеть Оком и чудом не уничтожил Коллегию, едва ли у них получалось — так.
Риннала не подозревала, насколько изголодалась по обычному дружескому участию.
— Не очень-то хорошо, что альтмерскую королеву выдаёт замуж нордка, — поддразнивала Мэва, подливая им обеим вина, — так что вашим, наверное, лучше считать меня не человеком, а вестницей Акатоша.
Хмель был тому виной или безмерная, в кости просочившаяся усталость, а Риннала нашла в себе смелость, чтобы спросить её:
— Сколько в том правды? В драконовости твоей, в связи с Аури-Элем? Как это… изнутри?
— Не думаю, что смогу объяснить словами. Это как вспоминать… то, что со мной никогда не случилось, потому что Исмаалитхакс выбрал стать Исграмором. Не знаю, к добру или к худу, но во мне куда больше от джилл, чем от дрейка (2).
— Джилл — это же… — Риннала замялась, перебирая заученные в детстве формулировки: память у неё была превосходная, но нужная всё никак не давалась в руки. — Джилл — абстрактное понятие, описывающее инертность временного потока: силу, стоящую за его стабилизацией, — нашлась она наконец.
Мэва моргнула — ресницы у неё были светлые-светлые, как лепестки подснежника, — и медленно проговорила:
— Джилл чинят минуты, верно. Как в тот раз, когда твой жених стёр себя как того, кто вышел из материнской утробы, и наново высек как кость земли… Знаешь, почему у него ничего не вышло?
Риннала кивнула, заворожённая, и Мэва ответила: “Шор показал, что не бывает иначе: нужен не только великий обман, но и великая жертва”.
Слова её, минуя все органы слуха, отпечатывались прямо на сердце.
V.
В Коллегии её знали как “Брелину Марион”… Брелина была не первой маской, которую Риннала надела в изгнании; не самой удобной, не самой любимой и даже не самой ноской — под некоторыми Риннала жила десятилетиями, — но она стала последней и, может, поэтому не отпускала? “Брелина Марион” соединяла её с той несчастливой, но лёгкой в своей несчастливости эрой, когда на её плечах ещё не лежала ответственность за весь Саммерсет.