– Да, недавно… Так вы барыню хотите видеть?..
– Да.
Крепко сжимает в кармане пальто браунинг кузнец.
…Из-за тяжёлой шёлковой ширмы, словно заря из-за полога, жуткое разливая колдовство светло-чёрных глаз, вышла вдруг Алёнушка-Лада. Остановилась перед кузнецом. улыбнулась:
– Вы ко мне? Что вам угодно?..
Посольство дёргает Сидорова за рукав, шипит зловеще: смотри, не подгидь, громи, чтоб век помнила… Продажная тварь, шкурёха чёртова!.. Голова у ковача идёт ходуном, бессмысленно он бормочет:
– Мы… не туда… попали…
Лада опутывает его глухим изучением… Шелестит шелками в самом сердце.
Нежную протягивает ему в драгоценных каменьях руку:
– Товарищ… Храповицкий, если не ошибаюсь?.. Я помню… Говорите же в чём: дело?.. Я слушаю вас…
Но Храповицкий вовсе в заднем ряду… Казнит Сидорова оттуда своим презреньем. А этот бормочет невнятно:
– Какой… Храповицкий?.. Я же Сидоров… Мы… пришли… выразить.
В последний раз толкает кузнеца локтями посольство: так, так, громи змею, не робей, не выдадим!..
– Выразить вам… благодарность… за то… что вы есть!.. – выпалил он, кажется, помимо своей воли, а там – кто его знает. – Как звезда в ночи… цвели вы нам… как цветок, горели… огнецвет, цветок такой есть, – путается он.
Но помимо воли в душе его поют светлые голоса:
– А теперь вы ушли… Но ваше счастье – наше счастье… Вы – наши молитвы… наше солнце… И мы пришли, чтоб от несметной толпы рабочих воскликнуть… Да здравствует товарищ… Варвара… то бишь, Алёнушка-Лада! Наша песня! Наша радость!..
– Молодец, Храповицкий!.. Благодарю!.. – трясёт горячо кузнецу руку Алёнушка – Лада.
Посольство воззрилось на него с ненавистью. Да и у самого у него в сердце – змеи. Но так тому и быть.
Он только шепчет с ядом в разбитом отверженным сердце:
– Я же Сидоров… Я никогда не был Храповицким!..
Она скрылась за ширмой. И только тут кузнец вспомнил, что ведь в кармане пальто у него – браунинг… Опять забыл из-за проклятых её ведовских глаз!..
…Ах, Господи Боже, кузнецу ли не знать, что убивать и проклинать он шел в гранитный дворец – не благословлять… Рабочий же был он, ненавидел же он врагов!..
А меж тем заклятого врага своего Сидоров в благословил. Да. Когда прошёл барон мимо – высокий, сивоусый, точно ёж. и улыбнулся приветственным кликам кисло, и процедил сквозь зубы:
– Барон Николай Толль… Я рад… За жену… Благодарю…
Воочию Сидоров тут увидел: перед ним нетопырём промелькнул сам оборотень!.. Вот кто такой был тот Коля!..
…Но обезумел от любви кузнец, тут же прокричал «ура» и барону за красоту его и ум, за то, что взял он и жёны девушку-работницу, возлюбленную его, и ещё за что-то.
Так светла, и неисповедима, и велика любовь, что и горы прочитанных книг перед нею – ничто… Миллионы книг зовут тебя к убийству, к проклятию и ненависти, когда отнято у тебя счастье, а ты – вдруг благословляешь!..
Запутала кузнеца, отняла разум любовь…
Но это поймёт только мудрый.
А рабочим – до мудрости ли, когда целыми сутками не разгибали они спин за станками.
Когда гул машин вытравливал мысли, думы, разгадки…
Немудрено, что доброхоты потом, когда посольство вернулось на фабрику, с гиком и проклятьями вывезли Сидорова за ворота фабрики на тачке…
…Только тот, кто замучен жизнью, кому неведомы песни радости, поймет, как тяжко быть отвергнутым кровными…
Но так неисповедимы дуги любви, что четвертуй влюбленного, пытай его на огне – он и тогда благословит всех и вся… Душа его до краев переполнена любовью.
А вывозил Сидорова на тачке, ликуя и чертыхаясь, Храповицкий… При этом он кричал:
– Смерть провокатору!
То есть кузнецу – смерть.
Зарубка девятая. Отблеск грозы
…Всё это было давным-давно.
…И вот загрохотала гроза… Сожгли тюрьмы старые, потом их опять воздвигли, добыли свободу, пропили совесть – лафа!
А через месяц – другой, весною белою, северною, Храповицкий нагрянул вдруг к Сидорову в его клетушку, да и выпалил:
– Друг!.. Кто старое помянет, тому – глаз вон!.. Слыхал?.. Алёна-то!.. Вернулась!.. Опять на фабрике работает…
– Урра-а!.. – почему-то заорал кузнец.
Но Храповицкий сердито фыркнул:
– Фу!.. Ты что?.. Эка невидаль!.. Загвоздка не в этом, а в том, что и он за нею пришел… Буржуй-то тот, баронишка… Прикатил на фабрику… Простым рабочим затесался… Только бы не упустить Ладу – жену. Но уже я выведал, чем они дышат, контрреволюционеры, белогвардейцы проклятые!.. Ты что, оглох что ли?.. У-у, провокатор!.. Бойкот вам!
Сидоров оглох. Ничего не слышит, ничего не разбирает. Не исцвела еще любовь неутолимая.