1 февраля 1940 года студента-дипломника Кожедуба вызвал к себе директор Шосткинского химического техникума. Он сообщил Ивану, что из Чугуевского авиационного училища летчиков пришел запрос с предписанием направить его в училище для прохождения медицинской комиссии. Директор, конечно, был несколько расстроен — здоровяк-студент был на хорошем счету, но профессия военного летчика была в те годы столь престижной, что он счел за честь напутствовать Ивана:
— Как же нам с тобой быть? Мы тебя растили, учили, а теперь отпускать приходится. А ты уж и дипломное задание получил, и на практику вот-вот должен уехать… Условие тебе такое: не пройдешь комиссию — поедешь на практику, — и директор с чувством пожал руку будущему асу. По его горящим глазам, по светящемуся счастьем лицу он понял, что этот парень едва ли теперь вернется в Шостку.
Всю свою жизнь Иван Никитович жалел, что не удалось ему окончить тогда химико-технологический техникум, стать специалистом по порохам. Но почему жалел, зачем химия летчику — неизвестно.
Оформив документы, Иван поспешил в Ображеевку, попрощаться с отцом и родными.
«Отец обрадовался моему приходу, сразу же спросил: успею ли я собраться.
— Все будет в порядке, тату. Да вот ведь что… Только ты не волнуйся. Не поеду я на практику.
— Что еще выдумал?
— В летное училище вызов получил. Еду туда завтра. Отец всплеснул руками и молча опустился на стул. У меня
слезы подступили к глазам, и я тоже молчал. А отец вдруг сказал твердо и спокойно:
— Ты у меня уже не маленький. Раз вызов пришел, ехать надо. А теперь расскажи все по порядку.
Выслушав, он встал, подошел ко мне и обнял со словами:
— Вот тебе, сынок, мой наказ: Родине служи честно, учись прилежно да отцу пиши почаще!»
Та встреча с отцом оказалась последней. Учеба, затем инструкторская служба и война закружили Ивана. Он смог вырваться на родину только в сентябре 1945-го, став слушателем академии, когда его отца уже не было на этом свете.
Отец, старый и больной человек, сполна испытал на себе все тяготы оккупации — обиды и оскорбления, горе и нищету. Потеряв на войне сына, который пропал без вести под Сталинградом, он воспрянул духом, когда узнал, что его младший, Ваня, — «ерепенистый», но «слабый здоровьем», как он считал, — стал одним из лучших летчиков страны. Успел он ощутить и опеку советских властей, купивших для него корову, и легко умер через неделю после окончания войны, на руках у дочери, так и не дождавшись никого из сыновей.
…2 февраля 1940 года, сидя в вагоне со своими товарищами учлетами, Кожедуб с воодушевлением пел военные песни, отправляясь к новому месту учебы. Путь был недолог. В авиагородке Чугуева вновь прибывших обследовали в течение нескольких дней. Несмотря на то что они всего лишь год назад проходили медкомиссию, при поступлении в аэроклуб, нескольких человек придирчивые врачи забраковали.
Чугуевский авиагородок поразил Ивана прямоугольной геометрией строений и планировки, подчеркнутой дисциплиной жителей, в большинстве своем военных. В небе почти постоянно можно было видеть юркие истребители и тренировочные самолеты. Курсантов разделили по ротам, роты по отделениям.
Кожедуб, как человек с подходящим происхождением — «из рабочих и крестьян» — и почти окончивший техникум, был назначен командиром 4-го отделения 3-й роты. В нем было еще 12 человек, окончивших аэроклубы. Под руководством командира роты лейтенанта Малыгина он с усердием, которое присуще выходцам из села, взялся за дело. Из-за своей требовательности Иван вскоре получил полушутливое прозвище — Батько. За образцовое выполнение приказа «Тревога» личному составу его отделения была объявлена благодарность, а командир отделения Иван Кожедуб получил свою первую «награду по службе» — 50 рублей.
Принятие военной присяги, как и сегодня, предварял КМБ — «Курс молодого бойца» или, как назывался он тогда в Чугуевском училище, «Курс отдельного (от слова "отделение") бойца». Многим он давался непросто, но для здоровяка Кожедуба занятия по физической подготовке прошли почти незаметно. В училище он продолжал регулярные тренировки с пудовой, а затем и с привычной двухпудовой гирей. «Начал замечать, — вспоминал Кожедуб, — что мышцы становятся более рельефными и упругими, сила растет. Наш опытный физрук внимательно следил за моей тренировкой с двухпудовиком и часто говорил:
"Работайте, работайте! Сила истребителю в боях пригодится"».
Теоретические занятия включали несколько общеобразовательных предметов и целый ряд специальных — аэродинамику, штурманское дело, теорию авиации, конструкцию самолета, устройство мотора. Для этого имелись стенды, которые помогли изучить М-11, поднимавший в воздух У-2, М-22, стоявший на первых И-16.
Свободного времени фактически не было. Изредка удавалось выкроить пять минут, чтобы черкнуть несколько строчек домой: «Учимся. Летаем. Все нормально. Целую». Кино — по воскресеньям, вечером, отчего и отбой на час позже — в двенадцать.
Не прошло и полугода с момента поступления в училище, как курсант Кожедуб, выполнив полет с командиром звена старшим лейтенантом Зориным, после приземления получил команду:
— Останетесь в самолете. Полетите самостоятельно. Выполнять полет будете так же.
Успешно выполнив полет на учебно-тренировочном самолете УТ-2, он получил похвалу от инструктора Константина Ивановича Тачкина. Кожедуб вспоминает Тачкина как «молодого коренастого лейтенанта», «отличного инструктора, умелого методиста».
С началом Великой Отечественной войны старший лейтенант К.И. Тачкин ушел на фронт, в составе 296-го истребительного авиационного полка сражался на Сталинградском направлении и погиб в воздушном бою в конце 1942 года.
Полет на моноплане УТ-2 произвел на Ивана сильное впечатление, а в своей записной книжке он сделал пометку: «17 мая 1940 года. Полет на самолете УТ-2». Всего Кожедуб совершил 1166 вылетов на УТ-2, налетал на нем 162 часа 28 минут.
В конце мая курсанты приступили к полетам в зону и стали самостоятельно выполнять фигуры пилотажа. Первой такой фигурой, выполненной Кожедубом, стала «бочка» — вращение самолета вокруг продольной оси.
«Бочка», замечает Кожедуб, — «одна из тех фигур, которая требует особой собранности, точности действий, быстроты реакции… Чувство величайшего удовлетворения испытывает человек, управляя техникой в воздухе!».
Глава вторая
В НЕБЕ
Инструктор
В училище Кожедуб последовательно проходит подготовку на УТ-2, УТИ-4, И-16. В январе того же, 1941 года, совершив два чистых полета по кругу, он, к своему разочарованию, был выпущен в звании сержанта (а не лейтенанта) и оставлен в училище инструктором. В марте Чугуевское училище стало военной авиационной школой летчиков, и выпускало оно теперь не офицеров, а только сержантов.
Выпуск 1941 года был воистину великим выпуском Чугуевской школы. Школу окончили 54 будущих Героя Советского Союза, четверо будут удостоены этого звания дважды и один — трижды!
Разочарованный было своим назначением Иван быстро нашел забвение в летной работе. «Было бы можно, кажется, не вылезал бы из самолета. Сама техника пилотирования, шлифовка фигур доставляла мне ни с чем не сравнимую радость», — пишет Иван Никитович в своей книге.
После УТ-2 курсантам предстояло освоить учебно-тренировочный истребитель УТИ-4 с двойным управлением, созданный в КБ Поликарпова по типу И-16 — знаменитого и грозного, хотя уже и устаревшего истребителя. На этой машине Кожедуб произвел 2144 посадки, больше, чем на любом другом типе, налетал 327 часов и 46 минут. Больше он налетал только на Ла-5 — 357 часов и 43 минуты. Именно на УТИ-4 сформировался он как летчик. Хорошо освоил Иван Никитович и свой первый истребитель — И-16, совершив на нем 187 коротких учебно-тренировочных вылетов с налетом 26 часов 15 минут.
В августе 1941 года при взлете для учебно-тренировочного полета в зону из-за ошибки курсанта новенький УТИ-4, едва оторвавшись от земли, столкнулся с самолетом, совершавшим рулежку. Кожедуб и курсант Клочков получили травмы, на неделю угодили в госпиталь.В октябре школу эвакуируют в Узбекистан, в Манкент. Здесь, в сложных климатических условиях, наш герой продолжил инструкторскую работу. Была она, по воспоминаниям Кожедуба, непростой: