Очередной пьяный невежа.
Карни прекратил протирать стойку.
— Сядь на хрен обратно, Орв! Просто сядь на место. И получишь ещё стакан виски за счёт заведения. В противном случае можешь выметаться отсюда к чертям!
— Да пошёл ты! — огрызнулся мужчина, почёсывая колтуны.
От него безумно воняло мочой. Пятна на брюках в области промежности говорили о том, что мочился он прямо в штаны не в первый раз.
— Чёртова война. Да, сэр, я был на войне! Был! И потерял в этих грёбаных сражениях двух братьев.
Он посмотрел на Кейба, и тот ему точно не понравился.
— Янки, да?
Кейб вздохнул.
— Нет, конфедерат. Второй Арканзасский. Первая битва при Уилсонс-Крике, а при Пи Ридж я потерял свою душу.
Мужчина, казалось, даже не слышал его. Или не хотел.
— Ты был на нашей стороне? Можно подумать! Наверно, был каким-нибудь грёбаным партизаном, убивающим детей и грабящим фермеров. Ошивался с Кровавым Биллом, да? И с его трусливыми дружками — убийцами и насильниками? Ты не такой, как я! Нет, сэр, не такой! Не настоящий солдат.
Шахтёр покрутил пальцем у виска, давая Кейбу понять, что этот мужчина был безумнее, чем стая напившихся валерьянки кошек.
Но Кейб и сам уже всё понял. Для этого не нужно было быть семи пядей во лбу.
— Послушай, Орв, — начал Карни. Он говорил тихо и спокойно, словно с любимым биглем, нагадившим на ковёр. — Этот парень зашёл выпить. Ему не нужны неприятности. Он не янки, как я или Боб. Он истинный южанин, как и ты, и настоящий солдат. Поэтому оставь его в покое, пусть спокойно выпьет.
Мужчина плюнул Карни на сапог.
— Да хрен вас знает, сукины вы дети.
Кейб подумал, что старик Орв совершает ошибку. Судя по внешнему виду Карни, он мог голыми руками подковы гнуть. Даже не хотелось думать, сколько лиц он изуродовал и сколько черепов пробил своими кулаками.
Не стоило задевать такого парня. Это было чертовски опасно.
Такие мысли проносились у Кейба в голове… пока из-под распахнутого кожуха у мужчины не выглянул внушительный флотский кольт 1851 года калибра.44.
Кейб в один момент перестал думать о расквашенном лице Орва, и все его мысли заняла лишь картинка крови, вытекающей из его собственного, развороченного сорок четвёртым калибром живота.
И течь она явно будет быстро.
Кейб облизал пересохшим, как в пустыне, языком губы, и его рука небрежно поползла вниз к рукояти револьвера «Старр» двойного действия калибра.44.
Его револьвер был поменьше, чем у Орва.
Кейб ни минуты не сомневался, что сможет выхватить своё оружие быстрее, чем Орв… Только убийства — последнее, чего он хотел сейчас.
Он сюда приехал не за этим.
Мужчина по-прежнему шёл вперёд, но не спешил, как бешеный пёс, прикидывающий, куда ему вонзить свои зубы.
— Позволь я угощу тебя выпивкой, друг мой, — произнёс Кейб. — Выпьем за Конфедеративные Штаты и отличных парней, которых мы все потеряли. Что скажешь?
Рука Орва скользнула к ремню, зацепила рукоять ожидающего своего часа в кобуре револьвера… опустилась ниже и начала почёсывать промежность.
Кейб слегка расслабился.
Несколько шахтёров вылезли из-за столов, тихонько извинились и выскользнули в темноту ночи. А те, кто остался в салуне, постарались держаться от разбирающихся на расстоянии.
Кейбу всё происходящее страшно не нравилось.
Если завсегдатаи начали сбегать из бара, значит, перед ним не простой пьяный безумец.
Перед ним пьяный безумец, любящий убивать.
Карни потянулся за чем-то за барной стойкой, и в этот момент мужчина, возможно, не настолько пьяный, как хотел показать, развернулся к бармену и плавным, отточенным движением выхватил свой кольт.
Но и Кейб уже вскочил на ноги, сжимая револьвер.
Наступила мучительная, напряжённая тишина; настолько густая, что её можно было резать ножом.
Мужчина рассмеялся, но в глазах его стояли слёзы.
— Да у тебя «Старр», парень? Повидал я их на войне. Капсюльный с замкнутым корпусом, да?
— Переделанный.
Кейб и сам поражался абсурдности ситуации: двое мужчин, готовых застрелить друг друга, обсуждают оружие.
— Патрон с металлической гильзой. Так удобнее.
Его противник загоготал. Из уголков дрожащих губ побежала слюна.
— А мне нравится мой 1851 года. Да, сэр! Отличный револьвер, правда? Сколько янки я убил с его помощью при Форт-Донельсон, да! «Синие мундиры» умоляли пощадить им жизнь, но я разнёс их мозги по земле!
Он начал хихикать, как безумный, и револьвер затрясся в его руке, жаждая крови.
— Десятый Теннессийский, да, сэр. «Кровавый Десятый», как нас называли. И знаешь почему? Потому что оставляли за собой кучу трупов. Кровь… хе-хе… кровь повсюду. Течёт, льётся… И нельзя никуда от неё деться, от этой крови. Я до сих пор не могу смыть её со своих рук. Нас захватили янки, слышишь? Мои братья были все мертвы, все мертвы. Да, сэр, я уверен, что мертвы. Они отправили меня в Кэмп-Дуглас — лагерь для военнопленных недалеко от Чикаго. О Боги, как же янки с нами развлекались! По ночам они стреляли через стены бараков, делая ставки на то, скольких Джонни-ребов[5] они смогут убить одним выстрелом.
5
Джонни-реб — термин, которым в Америке обычно называют солдата армии южан. В данном контексте слово «реб» (или «джонни-реб», или просто «джонни») означает как борющегося за независимость Юга подпольщика, так и вообще любого белого южанина.