Несчастного мальчугана рвало. Он блевал на траву, на солнечные лучи, которые вместе с вереницей муравьев сновали между ее стеблей. Видно, муравьи искали своего самого храброго и пытливого соратника, смытого с недружественного континента в гибельную воду.
Спасенный мальчик посинел от холода, от ужаса, от бессознательного счастья.
Шахна стоял над ним мокрый, черный, словно пришелец из другого мира.
Когда мальчуган кончил блевать, Шахна принялся растирать его худенькое, белое и нежное, как пух одуванчика, тельце, гладить его веснушчатое лицо, надавливать на веки, и вдруг оба, жертва и спаситель, встретились взглядами и во взгляде каждого были не радость, неблагодарность, а растерянность, даже неприязнь.
Спасенный дрожал, едва выговаривал слова, заикался, кусал губы.
— Мой ранец.
Он оглядывался, вертел головой, что-то выискивал взглядом на другом берегу.
— Мой ранец.
Велика важность — ранец, подумал Шахна. Отец купит новый. Это не талес — погубленный подарок рабби Элиагу. Шахна его только два раза надел — на пурим и на пасху. Вместе с талесом меланхоличный теленок сжевал все его, Шахны, будущие праздники. Он сжевал что-то большее, чем праздники. То было началом — если не похорон, если не прощания, то пустоты и скорби. Что-то вдруг рухнуло в жизни Шахны, оборвалось, смылось, как смыло волной пытливого муравья, вознамерившегося освоить новый континент.
Тогда Шахна еще не знал, как круто все перевернется в его жизни.
Пока что перед ним был только безымянный мальчик, только живой комочек, отвоеванный у смерти. Ничей. Не принадлежащий ни злу, ни добру, не суливший ни кары, ни награды. Самый обыкновенный мальчик, каких в Вильно тысячи.
Кто спасет одного человека, тот спасет весь мир, — всплыло в памяти Шахны.
Спасенный мир требовал ранца.
Хотя у спасителя и не было никакого желания снова лезть в воду, он тем не менее перебрался на другой берег и, держа ранец в высоко поднятой руке, вернул его мальчугану.
— Я боюсь один идти домой, — сказал мальчик.
— Тебя никто не тронет, — сказал Шахна. — Если мама тебя спросит, где ты был, скажи, что в стране теней…
— В стране теней?
— Скажи: она мне, мама, не понравилась… и вот я вернулся…
— Нет такой страны… нет… Есть Англия, Франция…
Мальчик сидел, обхватив руками коленки, и, дрожа, глядел на Шахну, на реку, на теленка, спокойно дожевывавшего подарок рабби Элиагу.
— Моя фамилия Князев… Я живу на Александровской площади… Проводите, пожалуйста, меня, — сказал мальчик.
Князев, Грязев, Перельман — какая разница. Добро не признает ни племени, ни роду. Кто же перед тем, как спасти человека, спрашивает: кто ты? чей? откуда? Вопрошающее добро — служанка греха.
Мальчик увидел, как Шахна направился к раките, выдрал у теленка край молитвенного покрывала, потерянно подержал его в руке, словно изодранное врагами знамя, спустился по откосу к отмели, выломал палку и в податливом, зыбучем песке принялся копать яму.
— А вы… вы что делаете? — спросил спасенный Князев.
— Яму копаю.
— А что вы будете хоронить?
Мальчик не сказал «закапывать». Мальчик сказал «хоронить», и Шахна вздрогнул.
В самом деле — что он будет хоронить?
Шахна отвел мальчика на Александровскую площадь, но в дом не вошел и даже не хотел называть свою фамилию, но Князев сказал:
— Я хочу за вас помолиться… Как вас зовут?..
Просьба мальчика пришибла Шахну.
— Дудак… — пробормотал он. — Шахна Дудак…
— Я помолюсь за вас, Шахна Дудак, — прошептал мальчик и исчез за дубовой дверью.
Шахна, наверно, забыл бы и Князева, и теленка, сжевавшего талес, и странную могилку на отмели (как только отец пришлет немного денег, он купит новое молитвенное покрывало; рабби Элиагу ничего не узнает), если бы в один хмурый осенний день в раввинское училище не пожаловал жандармский полковник. Почтенные рабби Акива и рабби Элиагу робели далее перед учителем словесности Гавриилом Николаевичем Бросалиным, хотя тот и был кроток, как агнец.
— Каждый русский — наш начальник… наш царь… но не наш бог, — говорил осторожный рабби Элиагу.
Появление же в стенах училища высокого жандармского чина, да еще в мундире, при всех регалиях, повергло почтенных старцев в ужас. У рабби Акивы противно тряслись руки, а рабби Элиагу гладил свою бороду, как капризного ребенка, все время шевелил губами и, как золотые обручальные кольца, подбирал слова.
— Я ищу такого… Шахну Дудака, — сказал полковник.
— Дудака? — выигрывая время, переспросил рабби Акива. — Рабби Элиагу, у нас есть такой Шахна Дудак?