Длинный старый сарай, будораживший воображение меньше, чем дом-замок, был сложен из того же материала, что и стена вокруг участка, — грубо отесанных камней, обмазанных старым слоем штукатурки. Поскольку желоб вдоль крыши там и сям продырявился, на стенах образовались клинообразные зеленые подтеки. Слева была высокая двустворчатая дверь, а справа — единственное окно, обрамленное игриво выложенными кирпичиками. Рядом я увидела дверь поменьше, которая, равно как и большая дверь, когда-то была покрашена в ярко-белый цвет. Теперь же низ двери пропитался влагой от земли, так что края досок стали подгнивать. Щеколду окружало бесформенное пятно грязи и жира, чем дальше от щеколды, тем оно было слабее. Еще сорока сантиметрами выше я заметила второе жирноватое потемнение, наверное, в том месте, где дверь открывали не очень-то чистым плечом.
Пока я ходила по двору, никто и ничто не подавало признаков жизни, но теперь, когда я остановилась, чтобы рассмотреть правую дверь, оказалось, что здесь есть живые существа. У стены сарая решеткой был огорожен просторный загон, внутри которого находилось низенькое строение из досок, в течение долгих лет подвергавшихся разрушительному воздействию навоза и грязи. Оттуда выглядывали пятачки двух гигантских свиней, с густой щетиной и с мордами, на которых, казалось, застыла улыбка. В их глазах я узнала свои собственные, потому что они были такими же голубыми и имели такое же неуверенное выражение: в сложившихся обстоятельствах я чувствовала себя порядком не в своей тарелке. Я сказала свиньям несколько приветливых слов, и они похрюкали мне в ответ, а когда я прикоснулась к решетке их загона, они даже завизжали и, полные радужных надежд, подбежали ко мне. То есть не подбежали, а подбрели, добрались до меня вброд. Я и не знала, что животные могут жить в этакой сплошной грязной луже, они чуть не по самое брюхо проваливались в густую массу, ведро с их похлебкой утонуло в ней до середины. Тот угол загона, что был повыше, служил им туалетом, но земляная кашица в остальной части жилища поднималась так высоко, что испражнения смешивались с ней и плавали повсюду. Тень от решетки лежала на широких поросячьих спинах темными полосами.
Я ошиблась, оказывается, в сарае было еще одно окно, в боковой стене, смотревшее прямо на свиней и на их загон. Рядом с этим окном на улицу выходила цинковая труба, загибавшаяся под углом 90 градусов вверх. В комнате я различила кровать, а неподшитая красная тряпка сбоку окна служила, видимо, занавеской.
— Есть здесь кто? — снова крикнула я, но когда мне ответили только свиньи, которые снова стали просовывать между прутьями решетки свои подвижные электрические розетки, я вдохнула побольше воздуха и взялась за щеколду.
Щеколда подалась. Я осторожно нажала посильнее, она открылась совсем, и я приотворила дверь. Между тем я опять громко крикнула, чуть высоковато:
— Есть здесь кто-нибудь?
Ответа не последовало, поэтому я снова заорала уже знакомое «Йооо!», чтобы услышать как бы ответ, а то я боялась, что в незнакомом помещении мне будет слишком неуютно. Плечом я открыла дверь полностью. Осторожно просунула голову внутрь и оказалась в сумрачной норе. Глаза не сразу привыкли к полумгле, но вот в темноте забрезжили белые шашечки. Эта часть сарая была приспособлена под человеческое жилье. Посередине стоял стол, накрытый клеенкой в красную с белым клетку. Белые квадратики отражали дневной свет.
Сильный запах, наполнявший помещение, заставил меня остановиться на пороге. Приятный или противный, я не могла разобраться. Я вспомнила, как принюхивалась к твоим открыткам. Тогда я не понимала, зачем это делаю, думала, просто так. Но открытки действительно пахли тобой, они впитали в себя запах помещения, где ты их хранил и писал на них слова. Вот, значит, где ты жил. То, что за́мок в настоящее время был нежилым, становилось ясно с первого же взгляда, а здесь ощущалась жизнь. Я открыла дверь как можно шире, чтобы впустить как можно больше свежего воздуха и дневного света. Пол был выложен керамической плиткой, которую пришлось бы чистить долго и упорно, чтобы извлечь из-под толстого слоя наросшей грязи ее первоначальный красно-коричневый цвет. Потолок был низкий, я с моим ростом почти задевала головой за темно-коричневые балки. Части потолка между балками были побелены, но побелка покрылась жиром и сажей, как и стены, которые чем ближе к потолку, тем сильнее потемнели. Кроме стола под клетчатой клеенкой и простых деревянных стульев вокруг него здесь была старинная чугунная печь и колченогая плита, рядом с которой стоял газовый баллон. Над столом на проводе висела электрическая лампочка. Это была скорее не комната, а кухня, хотя я не видела ни кухонного стола, ни крана с водой.