Ты отпустил меня, поднял палку и бросил ее на этот раз вперед, как воин бросает копье. Палка упала на землю вблизи от свиней, с визгом и хрюканьем бросившихся к своему деревянному жилищу.
— А потом я увидел перед домом самодельный рюкзак и понял, что это, конечно же, твой. Джорджия прошлась по нему, остались следы копыт. Ничего, я отстираю.
Охваченный радостью, ты все стоял, и говорил, и танцевал, потом взял меня за руку и подвел к своему напарнику, не очень-то мною заинтересовавшемуся, потому что все еще боролся с последними непослушными животными, не желавшими заходить в открытую дверь хлева.
— Эмили, Шарлотта, Джейн, Вирджиния, Джорджия, come on, — уговаривал он, почему-то опять по-английски.
Когда двое четвероногих, с самыми озорными физиономиями, наоборот, вышли из сарая на улицу, за ними последовала вся толпа. Я оглянуться не успела, как меня окружили со всех сторон. Что же это все-таки за животные? У них была каштанового цвета шкура с черной полосой вдоль спины. На голове, ногах и нижней части туловища тоже было много черного. Оттого что уголки их ртов были приподняты, казалось, что они, как и те две свиньи в загоне, постоянно пребывают в великолепном расположении духа.
— Кто это — олени, или антилопы, или газели, или какой-то невиданный гибрид? — спросила я, как дурочка, стараясь не давать им сжевать мое платье.
— Peter, she thinks our girls are deer[6], — закричал ты, покатываясь со смеху, своему напарнику. Тот тоже засмеялся и ответил загадочно:
— Nannies they are, nothing more and nothing less than nannies[7].
Ласковыми словами, чередующимися с возгласами типа you bloody tucking bastards[8], вы вдвоем старались снова загнать их в сарай. Мне ты тоже дал палку, и вот я уже бегаю за ними точно так же, как вы. Только кричу чуть тише. После того, как мы наконец-то загнали в сарай этих забавных тварей, бурно протестовавших против заточения, ты перекрыл вход в хлев довольно высокой деревянной загородкой. Двери вы не закрывали, и правильно делали, потому что изнутри доносился аммиачный запах. В глубине хлева пол поднимался вверх, так что устроившиеся там животные рогами почти задевали потолок. Между балок наподобие гамачков висели паутинки, их рисунок почти терялся под слоем серой пыли. При малейшем дуновении ветра по паутинкам, висевшим ближе к входу, пробегали волны.
Большинство наших «нэнни» улеглись. Прямо из шеи, словно украшения, у них торчало по два продолговатых колокольчика, ты называл их словом tussles. У всех были своеобразные желтовато-зеленые глаза с прямоугольным черным зрачком, и смотрели они так, будто их ничто в этом мире не волнует.
— Так оно и есть, их ничего не волнует, — сказал ты, когда я высказала свою мысль, — но, вообще-то, кто его знает. Тебе кажется, что у них на мордах написано безразличие, потому что они пережевывают жвачку.
У животных действительно непрерывно двигались челюсти, можно было подумать, будто у каждой во рту по большой жевательной резинке. Некоторые жевали в одиночку, большинство лежали парами, живот к животу. Двое из оставшихся в передней части хлева не легли, а, наоборот, встав на задние ноги, поставили передние на деревянную загородку, откуда и смотрели на нас, прося почесать им голову в том месте, до которого сами они, как ты с увлечением объяснил мне, не могли дотянуться — ни копытами, ни кончиками рогов. Рога у некоторых нэнни имели вид мощных изогнутых спиралей и были сделаны из материала, среднего между деревом и камнем. Такие рога наверняка весили по несколько килограммов. Они были твердые и ребристые, с глубокими желобками. Но попадались и совсем другие нэнни, с гладкими рогами — короткими и острыми, торчащими прямо вперед; хоть такие рога и уступали витым по размерам и весу, они, несомненно, являли собой не менее грозное оружие.
У небольшой части нэнни — таких ты называл «софти» — на голове имелось только два лысых бугорка, как будто рога не смогли пробиться через шкуру, но попыток не прекращали. Софти выглядели более уравновешенными, но казались какими-то недоделанными, и я высказала предположение, что это, наверное, самки, а все остальные, рогатые, — самцы. Моя мысль тебя умилила, ты еще раньше обратил внимание, что я то и дело говорила о животных «он», хотя имела в виду наверняка «она». Если рогатые — это самцы, то откуда же у них вымя? Может, я считаю, что они двуполые? Посмеиваясь, ты объяснил мне, что самцы в этой компании — только вы с Питером. Даже Финдус, тот хряк, что побольше, не был самцом, потому что был кастрированный. Его назвали в честь английской фирмы, торгующей морожеными продуктами, чтобы он уже заранее начал свыкаться с мыслью о собственном будущем. А вторую свинью, которая должна была приносить поросят, Питер назвал Амарилис, просто так.