— Я терпеть не могу умещаться в отведенную мне клеточку.
— Пожалуйста, уточните.
— Я считаю важным хорошо выглядеть, потому что мой способ жить опасен: слишком легко скатиться на дно, утратить себя, как это случилось со многими моими коллегами. — Я увидела в их глазах непонимание и сформулировала яснее. — Моя концепция состоит в том, что в неблагоприятных условиях я продолжаю сохранять достоинство и даже умею использовать эти условия себе на благо. Элементы тех костюмов, что вы видите, я нашла в мешках с мусором.
— В мешках с мусором??? — воскликнули все трое, по-моему, в один голос.
— Используемые для шитья ткани я предварительно как следует стираю.
Председательница понюхала воздух в аудитории, думая, что я этого не замечу.
— Я предпочитаю работать с мужскими костюмами, потому что…
— Расскажите, пожалуйста, еще о мусоре.
— Я долго жила во Франции. Я жила там в гареме среди четвероногих дам. — И я принялась рассказывать о том, какое воздействие на меня оказывало все то, что я видела там вокруг себя, о возникшей у меня острой потребности каким-то образом выразить свои переживания и о моем драгоценном запасе идеально ровных золотых шариков. Я хотела рассказать комиссии, что, столкнувшись в слишком юном возрасте со смертью близких, я пыталась вдохнуть в них жизнь, превращая их в скульптуры, но что у меня ничего не вышло и что поэтому-то я и хочу поступить в академию художеств. Однако мне не дали возможности сказать все это, потому что председательница комиссии принялась шушукаться с обоими соседями. Если бы я сама не оборвала свою речь, она бы наверняка велела мне замолчать властным жестом.
— ПопРРРошу вас собРРРать ваши костюмы, — холодно сказала она, по-особому картавя, словно желая придать себе этим значительности. — Комиссия не будет больше ничего обсуждать, нам и так все ясно. Выслушав ваш рассказ, мы считаем, что вам едва ли пойдут на пользу занятия по колористической композиции или по рисунку с натуры. К тому же вы извращенец. Так что вы свободны и можете больше сюда не приходить. В ближайшее время вы получите официальное письмо.
Сама дивлюсь, откуда у меня взялось столько хладнокровия, но я выпрямила спину и продолжила незаконченную речь. Это была моя последняя надежда. Пока троица экзаменаторов изучала список фамилий, я рассказывала их макушкам про то, что сейчас вынуждена искать материалы для своих работ в мусорных бачках, но потом, закончив академию и овладев необходимыми навыками, я забуду о земном и углублюсь в чисто эстетское, абстрактное и даже эфемерное искусство, для которого не подобрать слов, столь невиди…
— Вот что, девушка или молодой человек, — председательница повысила голос, — не знаю, как к вам правильно обращаться, да и знать не хочу. Я уже сказала, вы чересчур сформировавшаяся личность. К тому же свалки-помойки! Рекомендуем вам изучить произведения Зигмунда Фрейда.
Я взяла со стола костюм с пуговицами и костюм с молниями и аккуратно их сложила. Злая и расстроенная ехала я на велосипеде домой. Я застала тебя за работой: старомодным, подобранным на улице пылесосом ты обрабатывал сердцевины найденных у цветочного рынка подсолнухов.
— Представь себе, они сказали, что я слишком сформировавшаяся личность!
— По-моему, это комплимент. — Одной рукой ты держал за стебель огромный цветок, другой прикладывал к нему сосущую щель пылесоса, чтобы снять желтую пыльцу.
— Значит, на будущий год можно и не пытаться поступить в институт в каком-нибудь другом городе. Там скажут то же самое. К тому же там нам будет негде жить и нечего есть. Или люди везде обращаются с отходами одинаково небрежно?
Я отыскала по «Тайнам», сколько килограммов навоза в год производит председательница приемной комиссии. Хотела бы я посмотреть, как бы у нее вытянулась физиономия, если бы асфальт и гигантские канализационные трубы в земле вдруг стали стеклянными и она увидела бы их содержимое, включая и ее собственный ежедневный вклад; стала ли бы она тогда разгуливать поверху с таким важным видом?
— Вот бы это стекло пропускало еще и запахи, — фантазировала я вслух, — пусть в нем будут маленькие незаметные дырочки. Мадам небось умерла бы на месте.
— Да и ты недалеко от нее ушла, тоже считаешь, что твои собственные природные запахи — вонь.
Я согласилась с тобой.
— С тех пор как мы тут поселились, я читаю на унитазе библиотечную книгу точно так же, как собачник смотрит в другую сторону, пока его любимец справляет нужду. Знаешь ли ты, что я почти каждый день душусь из пробных флаконов в парфюмерных отделах разных универмагов? И когда потом, в течение дня, нюхаю свое надушенное запястье, то опять начинаю себя любить.