— Это, — сказал он, поднимаясь и отряхивая колени, — лучшее применение, которое я могу придумать современным романам.
Глава 4.
В тот же миг, как Пастон приготовился сесть на вновь отремонтированный диван, раздался громкий стук в дверь.
— Это миссис Халл, — сказал продавец и вышел встретить домработницу, которая влетела в магазин, словно корабль на всех парусах, и была с ног до головы обвешена покупками, главным образом завернутыми в газетные листы. Старый книготорговец дал ей несколько случайных серебряных монет из кармана брюк, не удосужившись даже пересчитать их, и она уплыла снова.
Он швырнул набитую покупками черную клеенчатую сумку на стол и из нее начало вываливаться всё, что только можно было себе вообразить, включая мышеловку и пару подтяжек.
— Достойная абсолютного доверия, — сказал он, — И невероятно удобная для меня. Именно такая женщина нужна этому месту. Никакой изюминки. Выполняет свою работу и, закончив, убирается вон.
Книготорговец начал разбираться с обедом. Он вытащил фунт бледных свиных сосисок, просвечивающих сквозь мокрые куски жиронепроницаемой бумаги, словно тело пляжной красавицы сквозь купальный костюм. Затем он достал большую порцию картофельного пюре в миске, которое оставалось только разогреть — очевидно, оно было куплено в соседней закусочной. Какой простой способ жить, подумал Хью Пастон со вздохом зависти. И какой эффективный!
Он вспомнил обо всех приготовлениях к обеду, которые всегда считал необходимыми, и о том, что не смотря на все эти приготовления, конечный результат далеко не всегда оправдывал его ожидания. Что ему было абсолютно ясно, так это то, что ничего из приготовленного на его кухне никогда не было столь же вкусным, как еда, поданная прямо со сковородки старого Джелкса.
Он прислонился к косяку двери, ведущей в маленькую кухоньку, и наблюдал за тем, как старик расправляется с готовкой. Сковорода казалась ему пляжем, на котором постепенно набирали румянец бледно-розовые сосиски.
— Вы будете есть их целыми или мне их проткнуть[4]? — внезапно спросил Джелкс, помахивая вилкой для тостов над сковородой.
Пастон, застигнутый врасплох, без раздумий выпалил:
— Ну, я знаю, что сейчас не в моде большая грудь, но лично я предпочитаю размер чуть больше среднего. Это кажется мне более женственным.
Старый книготорговец посмотрел на него с недоумением; но прежде чем он успел спросить его о значении этого загадочного заявления, сосиски решили проблему самостоятельно, начав лопаться одна за другой.
— Ах, вон как, — философски заметил он, — Вам придется принять их такими, какие они есть. Теперь они все проткнуты.
Он вытряхнул их из сковороды, взял белую китайскую миску с картофельным пюре, и держа ее в вытянутой руке, хлопнул по дну миски, ловко увернувшись от горячего жира, который брызнул со сковороды в тот момент, когда в нее плюхнулся картофель. Хью Пастон, стоя с сигаретой в зубах, беззвучно рассмеялся. Он подумал о своем дворецком. Он подумал о своем поваре. Он подумал об официантах модных ресторанов. Он гадал, что подумали бы о нем его друзья. Он гадал, что он сам мог бы думать о себе теперь. Очевидно, переодеться к обеду в этом заведении означало надеть халат, предварительно сняв воротничок.
Внезапно он осознал, что старый книготорговец был ему ближе, чем кто-либо другой из тех, кого он встречал в своей жизни. Повзрослев, он стал человеком, легким в общении, однако в душе все равно оставался глубоко замкнутым. За его показным дружелюбием скрывались повышенная ранимость и боязнь приносить свое сердце туда, где его могли склевать. Он спасался от этого только тем, что отказывался заглядывать внутрь себя самого; тем, что заставлял себя жить на поверхности; тем, что пытался превратить себя в того человека, каким он всегда хотел казаться. Интересно, думал он, сколько еще людей поступало также? Он часто поражался той тоске, которая отражалась на лицах жителей Мейфейра. Лицо старого книготорговца, хоть жизнь его изрядно потрепала и закалила, всегда было радостным.
Он понял, что ему положительно нравится этот старикан. Какой же драгоценной старой птицей он был! Он чувствовал, что из-под соломенной крыши усов ярко-голубые глаза продавца заглядывали в его душу настолько глубоко, насколько сам он никогда не смог бы заглянуть. Он чувствовал себя так, как чувствует себя больной, попавший в руки хорошего доктора. Он удивлялся тому, что старик, который был человеком из другого поколения, так спокойно воспринял его заявление о сосисках. Он что, воспитывался на Фрейде? Такая бестактность любым другим пожилым представителем среднего класса могла бы быть воспринята также, как если бы он уронил ему на ногу полтора кирпича.
4
игра слов: bust означает и бюст (грудь), и нечто, что разломано на части, проколото или лопнуто.