— Было ли в твоих дневных снах что-нибудь о Греции? — внезапно спросила Мона.
— Ну хорошо, я расскажу тебе, но тогда ты снова попадешь в щекотливое положение. Используя те несколько идей, которые почерпнул в беседах с тобой и дядей Джелксом, и остатки того, что из вежливости могло бы называться моим образованием, я собственно говоря начал представлять себе Грецию. Я думал о том, как ужасно интересно было бы увидеть тебя в качестве предсказательницы, ну или жрицы, или чего-то подобного. Я видел тебя движущейся в процессии и выглядевшей так, как если бы ты сошла с греческой вазы, и ты была одета во что-то такое, во что обычно бывают одеты жрицы. И я видел нас с тобой стоящими у алтаря и проводящими вместе какую-то церемонию, и мы призывали Пана проявиться. Принимали сошедшую вниз силу, так сказать, как принимают сошедшие вниз языки пламени в Духов день.
Джелкс благодарил небеса за то, что в государственных школах даже классика дается в сокращенном варианте. Он поспешно огляделся в поисках какого-нибудь запасного пути, на который он мог бы увести Хью от надвигающейся опасности, но прежде, чем он сумел его отыскать, Мона заговорила снова.
— Так наши с тобой дневные видения встретились, Хью?
— Да, — ответил он тихим голосом из-под капюшона.
— Тогда давай претворим их в реальность. Пойдем со мной на улицу и я станцую для тебя Лунный танец, на траве и при свете луны.
— Я бы лучше остался здесь, если ты позволишь, — тихо сказал Хью.
— Идем, — сказала Мона и, завернувшись в свою тяжелую теплую накидку, она пошла к выходу по боковому нефу, а ее легкое мягкое платье развевалось в такт ее шагам и золотые босоножки поблескивали из-под него. Хью пошел следом.
Джелкс поспешно потушил свечи, дабы они не вызвали пожара, и поторопился следом за ними.
Глава 27.
Мона стояла, выпрямившись, на короткой траве бесплодного пустыря, залитой лунным светом; бледное сияние делало бесцветными и траву, и платье, и ее лицо, поэтому она выглядела, словно призрак. Хью, высокий и худой, стоял, в своем черном одеянии с капюшоном, ярдах в десяти от нее на самом краю тени, отбрасываемой часовней, но даже в темноте было видно, как побелели костяшки его сжатых в кулаки пальцев.
Но вот Мона начала танцевать. Это был не столько танец, сколько серия жестов пантомимы, ибо она не перемещалась ни вперед, ни назад больше, чем на пару шагов. Низкий, ритмичный напев, который, казалось, не мог быть исполнен человеком, служил ей аккомпанементом, и она покачивалась и жестикулировала в такт подъемам и спускам этой мелодии. Джелкс, знавший язык символов древних верований, понимал, какой смысл она вкладывала в свои движения и с замиранием сердца гадал, как много из этого сможет воспринять бессознательное Хью. Тени семинарии еще мелькали в его душе, поэтому вид мужчины в церковном одеянии, который наблюдал за старейшим в мире танцем, исполняемым для него, его несколько ужасал. Он хотел, чтобы Мона и Хью пришли, наконец, к взаимопониманию, но он даже не надеялся решить этот вопрос столь примитивными методами.
Он прекрасно знал, что Хью не был священником; что он не давал никаких клятв; что это черное одеяние с капюшоном было лишь символическим изображением его внутренних запретов; он знал, что в танце Моны не было ничего непристойного и что исполнен он был безупречно; но знал он также и то, что волнообразными движениями рук она специально вытягивала магнетизм из этого мужчины. Это все понарошку, повторял он себе снова и снова. Мона и Хью просто играют роли и знают об этом. Это не более, чем любительская театральная постановка, в которой они все вместе участвуют. В этом нет ничего неприличного и он оказался здесь лишь для того, чтобы тоже безупречно сыграть свою роль — и все же в происходящем была какая-то странная реалистичность. Глядя на сжатые руки и побелевшие костяшки пальцев Хью, он мог сказать, что для него всё это было реальным. Мона играла с огнем и это было дьявольски опасно, особенно со столь неуравновешенным человеком, как Хью. Мона была сиреной, вытягивавшей из него саму его душу. Хью никогда не смог бы посмотреть ни на одну другую женщину после этого. Чего добивалась Мона? Она открыто заявляла, что не хочет иметь с Хью ничего общего, но теперь она никогда не сможет избавиться от него, не нанеся парню тяжелейшего удара.