Чаша из дуба и глиняный кувшин,
Мед медоносной пчелы,
Коровье молоко и греческое вино,
Золотая кукуруза с соседнего луга -
Это наши приношения тебе, Пан,
Козлоногому богу Аркадии.
Рогатая голова и раздвоенное копытце,
Оленята, ищущие нимф, и нимфы, убегающие от них,
Ясные звуки свирели, которые становящиеся все ближе,
Проносясь над долинами Аркадии -
Это дары, которые мы получили от тебя,
Бога невероятного экстаза.
Приди, Великий Пан, и благослови нас всех:
Благослови кукурузу и пчел,
Благослови коров и виноград,
Благослови долины Аркадии.
Благослови нимф, что со смехом убегают прочь,
Бог всего изобилия.
Эти слова странным образом сочетались с простым завтраком, стоявшим здесь, на солнце, в котором не хватало только греческого вина, а Мона, которая, как и Хью, ощутила приход раннего тепла и надела свое тонкое зеленое платье, казалась настоящей жрицей. На ней были ее старые коричневые сандалии, одетые на голые без носков ноги, а на ее голове не было повязки, но за исключением этого она выглядела в точности также, как и предыдущим вечером, когда танцевала лунный танец, пытаясь выманить душу Хью.
Она обернулась и заметила его, и стояла, беспомощно сжимая в руках маленькую вазочку с цветами. Сон и солнечный свет помогли ей ненадолго забыть обо всех ее проблемах и сбежать в долины Аркадии. Она не думала, что Хью уже спустился вниз и, будучи застигнутой врасплох, не смогла сказать ничего лучше, чем: «Привет, Хью?».
— Привет, Мона? — ответил он.
Она отчаянно пыталась понять по тому, как он держался, что он думал о событиях предыдущего вечера. Они могли значить много или мало в зависимости от того, как на них смотреть. Но бывали времена, когда Хью казался невозмутимым, словно могильный памятник, и сейчас было именно такое время. Мона решила, что будет лучше забыть о произошедшем и надеялась, что он последует ее примеру.
— Чудесное утро, не правда ли? — спросила она нервно.
— И в самом деле, Мона, невероятно чудесное. Я думаю, — улыбка тронула уголки его губ, — что Пан должен быть нами доволен.
Затем, к глубокому облегчению Моны, к ним присоединился Джелкс, который, не смотря на жару, был одет в свой извечный инвернесский плащ, и они уселись за молоко, мед, овсянку, только что снесенные яйца и цельнозерновой хлеб при свете яркого солнца — настоящий аркадийский завтрак.
Мона удалилась в задние помещения, чтобы дать наставления Глупышке Лиззи; Джелкс уселся за чтение сенсационной воскресной газеты на солнце и погрузил свою душу в скандалы, а Хью бродил по пастбищу, выкуривая привычную сигарету после завтрака.
У него было отчетливое ощущение, что часовня не была подходящим местом для инвокации Пана — он сомневался, что какое-либо место под крышей вообще может подойти для этого. Великие архангелы в контрфорсных отсеках были строгими правителями элементальных сил, а на мистическое древо на востоке можно было медитировать всю свою жизнь, но Пан казался чем-то совсем другим. Хью решил, что перевернутый ящик вполне может служить кубическим алтарем и решил перенести его в сосновую рощу, если сможет найти там место, не просматривающееся ни со стороны дома, ни со стороны дороги.
Он медленно брел по широкой травянистой аллее между недавно разбитыми Моной грядками, срывая то здесь, то там пахучие листья, сминая их в руках и вдыхая их чистый, острый аромат из сложенных ладоней. В конце пути, там, где пастбище переходило в пустырь, в неглубокой почве которого, расположенной над меловыми отложениями, не могли найти пропитания даже серые травы, возвышались, словно стражи, два круглых серо-зеленых кустарника. Хью сорвал нежную ветку, похожую на веточку адиантума, с одного из них, размял ее в ладонях и тут же ему в нос ударило отвратительное козлиное зловоние. Он поспешно вытер руки о задние карманы своих шорт, но это ничуть не помогло улучшить ситуацию и запах теперь ощущался не только впереди, но и сзади. Фрида всегда настаивала на том, чтобы он переобувался после посещения конюшни, и он гадал, не потребует ли и Мона, чтобы он переоделся в костюм в этот знойный день, над которым уже повисло сияющее марево. Он мог бы оттереть руки, приложив силу, но могло ли это помочь его задним карманам? Он сомневался в этом, и, посидев еще несколько минут на клочке влажной травы, решил предложить пообедать сегодня на улице.