Приветливый, словно бобтейл, на которого он так сильно походил во всем, кроме интеллекта, Билл продирался сквозь кусты в своем лучшем воскресном костюме вслед за своим работодателем. Однако, когда он увидел камень, он сдвинул за затылок свою остроконечную кепку и почесал ее.
— Оу, — сказал он, — Это же одна из дьявольских кеглей. Не лучше ли нам оставить ее в покое, мистер?
— Ты веришь в дьявола? — спросил Хью.
— Ну, я даже не знаю. Он никогда не делал мне ничего дурного, хотя другие так часто бывают к нему жестоки. Жаловаться мне не на что.
— Тогда прекрасно. Подними этот камень для него и установи его аккуратно вот здесь, так как он всегда был с тобой любезен.
— Да, конечно, сэр, — ответил Билл, с огромной силой навалившись на камень и поставив его прямо в яму, которую Хью выкопал в качестве фундамента. Вместе они засыпали его рыхлой землей и утрамбовали землю ногами. Затем они выпрямились и оглядели свою работу, каждый на свой лад размышляя о том, как ее оценит Дьявол. Что-то привлекло внимание Билла и он с подозрением принюхался.
— Господи боже, — воскликнул он, — У кого-то кровоточит коза!
— В самом деле? — спросил Хью, перебираясь на подветренную сторону.
Билл взвалил на плечо кирку и лопату и неторопливо удалился, оставив Хью обдумывать следующий шаг. Со стоячим камнем посреди поляны ему не нужен был никакой другой алтарь. Он внимательно осмотрел его и заключил, что это определенно был обработанный камень — короткий тупой столб с округлым верхом, он был слишком симметричным для того, чтобы быть чем-то еще.
Итак, у него был свой храм, но что было делать с ритуалом? Нужно ли было проводить его в полдень, или в полнолуние, или в безлунную ночь? Он не знал. Он подождет, пока дух направит его, а потом приведет сюда Мону и позволит Пану говорить через него.
Но предположим, что в конце концов Пан окажется Дьяволом, как считал Билл? Дьявол, так серьезно воспринимаемый всеми правильными христианами, был, конечно, очень похожим на козла персонажем, если верить картинкам из книжек в воскресной школе. И все же в этом небесном козле чувствовались доброта и мягкость, которые никак не вязались с абсолютным злом.
И потом, если Бог был против Дьявола, то зачем тогда он терпел его? И если Бог терпел его, разве не попустительствовал он таким образом его злодеяниям и не разделял с ним за это ответственности? Это было за гранью понимания Хью. Его философские размышления разбились о скалу, которая потопила много крепких теологических лодок. В конце концов, почему Природа должна находиться в вечной войне со своим Создателем? Это не разумно, если, конечно, в сам акт творения не закралось ужасной ошибки. Разве не разумнее, если не сказать почтительнее, было бы предположить, что Бог создал Природу такой, какой и хотел ее видеть, а святые, пытаясь улучшить творение рук Божьих, внесли во все такую огромную неразбериху? Отдаленный звук гонга возвестил о ланче и, приветливо кивнув стоячему камню, Хью пробрался через круговую поросль тисов и удалился.
В ответ на его просьбу, переданную с Биллом, ланч проходил на улице, но даже не смотря на это Мона ходила вокруг Хью, принюхиваясь.
— Хью, — спросила она, — Ты играл с моими рутами?
Хью, пытаясь выглядеть невиновным, спросил, что за руты она имеет в виду.
— Два серых кустика в конце травяной дорожки — козлиная трава.
Хью смущенно рассказал о своих злоключениях. Достаточно было применить силу, чтобы оттереть руки, но ни роса, ни сила ничем не помогли задним карманам его шорт.
Джелкс расхохотался.
— Ну, девушки, насколько мне известно, умывают росой лица, чтобы улучшить их цвет, — сказал он.
Мона бросила на него уничтожающий взгляд.
— Лучше сядь, Хью, — сказала она, — И тогда это не будет настолько заметно.
Мона обслужила их — бесполезно было заставлять Глупышку Лиззи ждать у стола, если, конечно, ты не хотел, чтобы вся твоя еда оказалась у тебя на шее — и они уселись за трапезу. Внезапно старый Джелкс поднял глаза и, нарушив свое привычное правило соблюдения тишины во время еды, сказал:
— Я думаю, ты поступил правильно, решив разобраться со всем этим, Хью, и я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе, даже если сам я порой запутываюсь в своих собственных комплексах. Этот монашеский капюшон был бы в самый раз для меня. Будь оно все проклято, я ведь был очень близок к подобному!
— Хью однажды сказал очень правильную вещь, — ответила Мона, — Или, может быть, это был не Хью, а Амброзиус. Теперь я не могу их различать. Он сказал, что это Церковь была создана для человека, а не человек для Церкви.