Теперь Хью и Мона могли спокойно заняться своими делами. Они отправились в город, оторвали Джелкса от его книг и, поскольку квартира Моны находилась сразу за границей Мэрилебона, направились в ЗАГС, который был так символично расположен на полпути между венерологической лечебницей и полицейским участком, с работным домом, находящимся сразу за ним и ломбардом, расположенным напротив, и в котором, стоило вам подняться по красивой лестнице здания, в котором он находился, вам предлагали на выбор услуги регистратора или попечителя бедных. Заплатив эту дань богам Англии, они расцеловали смущенного Джелкса и вернулись к греческим богам на Монашескую Ферму.
Глава 31.
На безоблачном небе над Монашеской Фермой высоко взошла полная Луна, когда Хью и его невеста сложили грязную посуду, оставшуюся после их свадебного ужина, в раковину а ля Джелкс, чтобы там она дожидалась утренней мойки. Поскольку внешне их поведение было таким же, как и всегда, этот вечер ничем не отличался от всех остальных вечеров на Монашеской Ферме, за исключением, разве что, того, что здесь не было Лиззи для выполнения разных мелких обязанностей со свойственной ей старательностью и некомпетентностью, поскольку они с Биллом в этот момент тратили деньги на пирсе в Соутенде, пытаясь узнать, «Что видел дворецкий» и «Чем занимался викарий в Париже»*. Однако эти фильмы стоимостью в один пенс были, за исключением их названий, совершенно безобидны, и Билл вставил второй пенс в биоскоп вслед за первым, чтобы они не выдохлись, как какой-нибудь газ, пока те не закончат смотреть.
На Монашеской Ферме царила тишина, казавшаяся почти зловещей, ведь в ушах весь день звенело от Лондонского шума. На отдаленной ферме лаяла собака; кричал забывшийся петух; и между этими звуками были длинные периоды теплой благоухающей тишины, когда слабый ветерок бесшумно шевелил отягощенные цветами ветви древних кустарников. На западе догорела вечерняя заря и яркая звезда низко повисла над соснами. Из-за дальнего куста терновника раздалось «буль, буль, буль» и длинное мелодичное журчание.
— Наш свадебный марш, — сказал Хью, сжав руку Моны, на которой лежала его рука. — Пойдем, я хочу кое-что тебе показать. Только сперва мы должны надеть наши свадебные наряды или нас выставят вон, как того парня из Писания.
Когда Мона снова присоединилась к нему, на ней было ниспадающее зеленое одеяние, но луна лишила его красок и она выглядела, как серый призрак. Хью же надел традиционную оленью шкуру.
Они прошли вниз между травяной изгородью, в сумерках выглядевшей беловато-серебристой, пересекли бесплодный пустырь и вошли в сосновый лес, который теперь был очищен от зарослей ежевики. В плотном поясе тисов была вырезана арка и установлена дубовая дверь, обитая железом, служившая напоминанием об Амброзиусе. Они вошли внутрь и оказались на маленькой, ромбовидной поляне, залитой лунным светом, и десятки кроликов разбежались в разные стороны — все, кроме одного малыша, который запутался и нашел убежище в тени колонны, так и просидев там на протяжении всей церемонии, как если бы был воплощением Мастера, Повелителя Дикой Природы.
Хью не стал ничего объяснять и Мона никак не прокомментировала увиденное. Это было излишне. Он поставил ее в одном конце поляны и занял свое место на другом, и недавно взошедшая Луна сияла позади него. Затем он стал ждать, пока на него снизойдет вдохновение, ибо он не представлял себе, как именно должен выглядеть ритуал Пана.
Стоя в тишине, они ждали, и хотя время шло, не возникало ощущения, что оно тянется слишком медленно. Они оба думали о древних ритуалах Элевсина и гадали, в какой бы форме на них могла снизойти сила. Хью пошевелился лишь один раз, вскинув руки в призывном жесте. Мона оставалась неподвижной. Земля под их ногами напиталась дневным теплом, хотя воздух начинал медленно охлаждаться под воздействием вечерней сырости.
Мысли Хью вернулись к его видению о греческих холмах: возможно, там он сможет нащупать след. В своей голове он отправился по пути из своих сновидений, наверх по крутому склону, сквозь редкий лес, но затем, практически случайно, он вошел в более густой лес и ощутил приступ холодного страха, который притаился там в ожидании его прихода. Он почувствовал, будто бы чья-то рука вцепилась в его солнечное сплетение и по всему его телу пробежала дрожь. Он посмотрел на свисающие части одеяния Моны и понял, что она тоже дрожала. Затем он увидел между ними дорожку из бледного золотистого света, но свет этот не был лунным.