В узком пространстве между окружавшими их тисами поднялся ветер и едва заметное дуновение прохладного ветерка стало мягко прикасаться к ним, как если бы пытаясь их прочувствовать, затем остановилось, потом снова начало двигаться и после исчезло совсем. После этого температура воздуха вокруг них начала подниматься. Она росла так быстро и неуклонно, что Хью невольно задумался, а не попали ли они и в самом деле в тот самый ад, о котором пророчествовали священники; он почувствовал, как на его голой, не прикрытой оленьей шкурой груди выступил пот; ему стало тяжело дышать и дыхание его стало неглубоким и быстрым. Полоса света с земли поднялся чуть выше бедер. Она притягивала его к Моне также, как ток притягивает человека к проводящему рельсу. Притяжение было намного более сильным, чем он ожидал, и это вызвало новый укол страха.
Затем пространство начало заполняться светом, заглушившим удручающий жар, так что теперь они были заняты только этим светом и напрочь забыли о духоте. Свет был странным, он не был ни солнечным, ни лунным, ни звездным; полоса, в большей степени серебристая, чем золотая, и к тому же сияющая; но при этом куда менее серебристая, нежели лунный свет или свет звезд. И в этом свете отражалось все сущее. Земля неслась в космосе по большой кривой, а на ней росла их роща. Вокруг нее кружились планеты, а она была окольцована, словно Сатурн, светящейся полосой. Это была аура земли и внутри нее протекала их жизнь. Эти полосы света точно также были нужны для дыхания их психическому я, как физическому я была нужна атмосфера. И внутри земли находилась ее душа, живая и разумная, и из нее проистекала их жизненная сила.
Мона знала, что эти вещи существовали всегда, хоть они и не замечали их в своем нормальном состоянии сознания; но Хью казалось, что они возникли после инвокации и, почувствовав, как огромная вращающаяся сфера движется вокруг него, он на краткий миг ощутил свою божественную природу.
Затем свет снова сконцентрировался на поляне, оставляя позади, словно отступающий прилив, воспоминания об окружающей их бесконечности, которые никогда не будут стерты насовсем. Навсегда изменившись, Хью будет жить свою жизнь с этим пониманием и оценивать все происходящее в соответствии с ним.
Поляна была мягко освещена, земля была очень горячей, и полоса, сияющая золотом, тянулась, словно светящийся дым, от Хью к Моне, огибая колонну, конусообразный верх которой возвышался прямо над ней. Позади Хью светила взошедшая Луна и лицо его было скрыто в темноте, зато Мону было ясно видно в лунном свете. Он видел ее глаза, но она не видела его, и в итоге взгляд ее стал пустым, как если бы она смотрела на нечто, находившееся за его спиной. Возможно, так оно и было: ибо в этот момент начало постепенно пробуждаться самосознание и Хью понял, что за ним находилось нечто огромное и затмевающее собой всё, и что из него и исходила та полоса света, которая проходила через него и освещала Мону. Он почувствовал, что становится всё больше и больше, и готов вот-вот разорваться под действием той силы, которая наполняла его. Он возвышался над всем и голова его доставала до звезд; под ним лежали в темноте и Мона, и земля. Но к изгибу земли уже подкрадывалась линия надвигающегося рассвета. На краю его сознания мелькнула мысль, не провели ли они в роще всю ночь, забыв о времени; но затем он понял, что это был не земной рассвет, а приход Солнечного Бога.
Да, это был не грубый и земной бог в виде козла. Это было Солнце! Но не Солнце утонченного Аполлона, но более древнее, раннее, первозданное Солнце, Солнце титана Гелиоса. Хью не представлял себе, через какие фрейдистские глубины им придется пройти во славу бога-козла и был готов ко всему; но это золотое величие в космической вышине застигло его врасплох. Затем он вспомнил любимую фразу старого Джелкса: «Все Боги суть один Бог, и все Богини суть одна Богиня, и Источник всего один». Отец всего сущего был одновременно и небожителем Зевсом — и лесным Паном — и подателем жизни Гелиосом. Он был всеми ими сразу и познав Пана,человек мог достичь и небесных врат, где рядом с Рассветом его ожидал Гелиос.
Хью почувствовал, что ноги его окрылило пламя, и знал, что он придет также, как Ангел Благовещения пришел к Деве Марии: он придет как посланник подателя жизни. Далеко внизу, в земной тени, его дожидалась Мона, и ему почему-то казалось, что она как будто бы лежит на спине и держится на земле также, как пловец держится на воде.